«Это не ИТ, зарплат по 300 000 ₽ тут не будет»: сколько зарабатывает инженер циклотрона

Читатели продолжают рассказывать нам о своих профессиях.

Наш новый герой выбрал дело, связанное с ежедневным риском, — на производстве радиоактивных фармацевтических препаратов, где халатность чревата облучением. Он рассказал, боится ли радиации, в чем сложности работы с советским оборудованием и почему науку в России он пока рассматривает только как хобби.

Я всегда хотел заниматься чем-то интересным и необычным. Меня привлекла ядерная физика, в одиннадцатом классе я стал призером олимпиады «Будущее Сибири» и без экзаменов поступил на физико-технический факультет Томского политехнического университета на направление «ядерные физика и технологии». Его выпускники работают практически на всех предприятиях ядерно-топливного цикла: на предприятиях по добыче, обогащению и разделению изотопов урана, на АЭС в качестве операторов реакторной установки, в отделах ядерной и радиационной безопасности, в ядерной медицине. Аналогичный учебный профиль был, например, в МИФИ, но, на мой взгляд, он ничем не лучше ТПУ, разве что в Москве находится.

Еще я отнес копии документов в Томский университет систем управления и радиоэлектроники на специальность, связанную с информационной безопасностью, но всерьез его не рассматривал: там не было военной кафедры, а я не хотел иметь головняк со службой после вуза.

В бакалавриате я учился на специальности «безопасность и нераспространение ядерных материалов». Ее суть — в организации учета, контроля и физической защиты ядерных материалов и пунктов их хранения, а также ядерных установок. Выпускники этого направления обычно идут работать на АЭС, где инвентаризуют ядерные материалы либо предотвращают их хищение и диверсии.

В университете мне нравилось, у нас преподавали профессионалы, у которых можно было многому научиться. К тому же у ТПУ хорошая материальная база: есть свой циклотрон и исследовательский ядерный реактор, лаборатории с крутым оборудованием. Справедливости ради, многие уникальные приборы находятся в плачевном состоянии, если так будет и дальше, вуз растеряет все свои компетенции — как минимум в плане ускорителей.

За время учебы у меня были две производственные практики. Первая — в Димитровграде, в НИИ атомных реакторов, там были исследовательские реакторы МИР и БОР, я занимался учетом и контролем ядерных материалов. Вторая практика была на настоящей АЭС в городе Полярные Зори на Кольском полуострове. Там я также занимался учетом и контролем ядерных материалов, печатал и сортировал специальные пломбы — устройства индикации вмешательства. Именно там понял, что это меня не особо увлекает, и решил шагать в более интересную сторону ядерной физики.

Поступил в магистратуру, пришел в лабораторию получения радиоактивных веществ. Меня встретил завлаб, сказал, что он как раз ищет человека для работы на ускорителе — циклотроне. Научные задачи лаборатории мне показались интересными, и я решил остаться, чтобы писать там магистерскую диссертацию. У нас были немногочисленные лекции и практики, но в основном я работал в лаборатории. Обычно по утрам шел туда, потом — на пары, затем возвращался и оставался там до вечера.

В результате я проработал в этой лаборатории шесть с половиной лет.

В лаборатории получения радиоактивных веществ есть уникальная установка — циклотрон Р7М.

Циклотрон — это ускоритель заряженных частиц, или ионов.

Атом состоит из ядра и электронов на орбите. Если удалить все электроны, то атом превратится в заряженную частицу — ион. Так как у иона есть заряд, его можно прогнать между двумя электродами, и он приобретет энергию, равную разности их потенциалов. Если это сделать многократно, энергия иона будет достигать десятка миллионов электрон-вольт.

В циклотроне все это дело помещается между полюсами магнита, и ион начинает двигаться по окружности. Он получает энергию каждый раз, когда проходит через ускоряющий промежуток. Когда таких ионов очень много, образуется пучок заряженных частиц с высокой энергией, его направляют на специальную мишень. Главное его назначение — производство ядерных реакций и радиационное воздействие на поверхности этой мишени. Результатом становится либо радиоизотоп определенного элемента, либо модифицированный материал.

Радиоизотоп — это радиоактивный элемент, который обладает такими же химическими свойствами, что и стабильный. Например, у изотопа йода-123 такие же химические свойства, как у обычного йода, но при этом он распадается с испусканием гамма-квантов.

Циклотрон ТПУ уникален тем, что он может ускорять протоны, дейтроны, альфа-частицы, а также тяжелые ионы вплоть до аргона, при этом энергия частиц может быть разной, в то время как обычные медицинские ускорители ускоряют чаще всего только протоны фиксированной энергии. Благодаря этому в лаборатории можно реализовывать широкий спектр ядерных реакций и решать много научных и прикладных задач.

Производство радиофармпрепаратов — РФП. Это лекарственные препараты, содержащие радиоактивный изотоп и предназначенные для медицинских исследований, диагностики и терапии.

Глобально ядерная медицина делится на две группы: радионуклидную диагностику и терапию.

В диагностике распределение радиофармпрепарата по организму помогает посмотреть, как работает печень, легкие, сердце и почки, например. Обычно для создания РФП берется химическое соединение со стабильным изотопом, который методом изотопного обмена преобразуется в радиоактивный. В итоге получаем соединение, которое ведет себя так же, как обычное, но при этом радиоактивный изотоп распадается внутри организма, а гамма-кванты, которые образуются при его распаде, регистрируются специальным оборудованием, и врач видит картину распределения препарата в теле пациента. Для РФП оптимальный радиоактивный изотоп, или радионуклид, — тот, что позволяет получить максимум диагностической информации при наименьшей лучевой нагрузке на пациента.

При радионуклидной терапии радиоактивный изотоп, который распадается чаще всего с испусканием альфа-излучения, доставляют в пораженный раком орган, и это излучение уничтожает раковые клетки, по минимуму задевая здоровые.

Еще есть лучевая терапия, когда человека облучают не изнутри, как в радионуклидной терапии, а снаружи. До процедуры медицинские физики рассчитывают параметры облучения, дозу и продолжительность, а после могут дополнительно использовать радионуклидную диагностику для контроля эффективности лечения.

Мы делали препараты для диагностики и терапии онкологических и других заболеваний. В основном это был йод-123, который служит для диагностики болезней сердца, мозга и нервной системы, и таллий-199, он также используется для диагностики болезней сердца, связанных с нарушением его кровоснабжения: коронарного атеросклероза, транзиторной ишемии миокарда и других. Кроме этого, лаборатория производит препараты, которые в клинической практике пока не применяются, но нужны для научных исследований, например рений-186.

Нейтронная терапия онкологических больных. В 80-е на циклотроне ТПУ был создан специальный канал, в котором ускоренные частицы продуцировали поток быстрых нейтронов. У нейтронов нет заряда, они проникают на большую глубину и уничтожают так называемые радиорезистентные опухоли, с их помощью проводится терапия больных с раком головы и шеи.

Пациент садится в специальное кресло, врач поворачивает его на заранее рассчитанный угол и в течение 10—15 минут в голову или шею больного бьют быстрые нейтроны. С помощью дозиметра врач следит за поглощенной дозой и в определенный момент дает команду «стоп», мы останавливаем пучок. Обычно эту терапию комбинируют с другими видами лечения, например с химиотерапией или хирургической операцией.

Производство мембранно-электродных блоков для водородно-воздушных топливных элементов. Такие элементы используются как мобильные источники энергии — например, в геликоптерах или на метеорологических полярных станциях.

Облучение алмазов. Пучком циклотрона часто пользуются ювелиры. Они просят облучить кристаллы алмазов, чтобы те поменяли цвет, стали темно-зелеными. Это увеличивает их стоимость. Чаще всего нам приносили мелкую алмазную крошку, но случалось облучать и крупные алмазы.

Раньше циклотроны Р7М были очень популярны, но сейчас их практически не осталось. Если мне не изменяет память, то такой циклотрон есть в НИИ ядерной физики МГУ и в Курчатовском институте в Москве.

Поскольку циклотрон в ТПУ старинный, советский, у него полностью ручной режим. Это значит, что перед включением нужно руками открыть все водяные вентили, потом — все задвижки вакуумных насосов, поставить мишень в мишенный узел. После этого на пульте управления установить все необходимые параметры, а во время облучения одновременно следить за целой кучей приборов и все подстраивать — опять же, вручную.

Мне весь этот процесс нравился. Во-первых, я с самого начала вникал в то, как работает машина, как одни параметры влияют на другие. Во-вторых, так проще диагностировать проблему, потому что можешь выстроить логическую цепочку и понять, что случилось. А проблем было много. Из-за некоторой ветхости машина часто давала сбои. Они практически всегда были не смертельные, но кровь сворачивали изрядно, особенно если что-то ломалось во время ночной смены. Часто вылетали предохранители, в вакуумные насосы попадала вода, прогорала фольга, отделяющая вакуум в канале циклотрона от атмосферы. Сломанный узел приходилось полностью разбирать и собирать.

Работать на циклотроне я учился где-то три месяца. Сначала мне доверяли только подготавливать оборудование, затем научили такой сложной и ответственной процедуре, как вывод пучка на мишень. И где-то спустя год я уже самостоятельно ходил в смены.

После окончания магистратуры я поступил в аспирантуру на специальность «физика пучков заряженных частиц и ускорительная техника» и остался работать в ТПУ.

В сентябре 2021 года мне предложили работу в крупной медицинской организации, которая специализируется на производстве радиофармпрепаратов. В Новосибирске собирались установить новый циклотрон фирмы IBA, нужно было участвовать в запуске производства. Я понимал, что в Томске достиг потолка и перестал развиваться. Решил, что это будет хороший новый опыт, и согласился. Взял жену и кошку, мы сели в машину и уехали.

Головной офис компании находится в Москве, а филиалы есть во многих городах России. В новосибирском 23 человека в штате, но производство еще не запустилось, так что набрали пока не всех. К моменту выхода на предельные мощности людей должно быть много.

На сегодняшний день это производство самое современное. Там новейшее оборудование: циклотрон, горячие камеры, модули синтеза, приборы для контроля качества. И даже здание, в котором это все располагается, построено недавно. Руководство не жалеет денег на сотрудников и технику. Покупают все, что нужно для работы, от специфических инструментов до кофемашины, достаточно прийти к руководителю и объяснить, что и зачем тебе нужно. Самое дорогое — это циклотрон и горячие камеры, они стоят несколько миллионов евро. Остальное дешевле, в пределах сотен тысяч.

Современный циклотрон сильно отличается от советского. Во-первых, выше его основной параметр — ток пучка заряженных частиц. Чем выше ток пучка, тем больше ядерных взаимодействий происходит в ядрах мишени, тем больше нарабатывается нужного нам нуклида в единицу времени.

Во-вторых, современные циклотроны полностью автоматизированы. Пульт управления — это обычный компьютер, который сам поддерживает все режимы облучения, на нем можно даже поставить отложенный старт. Мне остается только ввести с клавиатуры желаемые параметры. И в-третьих, циклотроны стали очень компактными. Если все системы циклотрона Р7М занимают три этажа, то новый циклотрон — это всего две комнаты.

Так как производство относится к фармацевтике, все процессы на нем должны строго соответствовать стандартам GMP — Good Manufacturing Practice. Это требования к производству и контролю качества медицинских препаратов. Они очень строгие и касаются спецодежды, стерильности, микроклимата и прочего. В большей степени это относится именно к синтезу препарата в радиохимической лаборатории, в меньшей — к циклотрону. Но тут есть не менее строгие правила радиационной безопасности, которые регламентируют работу с ионизирующим излучением.

Два принципа радиационной безопасности — это защита временем и защита расстоянием. Защита временем — это снижение времени нахождения в условиях повышенного радиационного фона. Все операции нужно делать быстро и качественно, чтобы потом не пришлось переделывать. Защита расстоянием заключается в том, что мощность дозы спадает при удалении от источника ионизирующего излучения. Для этого там, где возможно, рекомендуют использовать различные штанги и манипуляторы либо хотя бы стоять подальше, если ничего не делаешь, а просто смотришь. Дополнительным пунктом идет использование защитных экранов из свинца, вольфрама или обедненного урана.

Основная работа проходит в пультовой — это обычная комната, в ней стоит стол, шкафы для документов и компьютер, с которого управляется циклотрон. Сам циклотрон находится в специальном помещении — ускорительном зале или бункере с бетонными стенами толщиной 2,5 м. Во время работы установки радиационный фон в пультовой не отличается от природного и персонал радиационной нагрузки не получает.

Радиационно опасные работы проводятся при техобслуживании циклотрона. В этом случае нужно выключить машину, подождать, пока уменьшится фон, и зайти, соблюдая все правила. У каждого сотрудника есть индивидуальный дозиметр, и специалист по безопасности следит за тем, чтобы дозы, которые получает персонал, не выходили за пределы установленных. За несоблюдение правил карают анальным зондом.

Тем не менее в Томске пара человек получили дозы облучения по глупости. Когда долго работаешь, чувство опасности притупляется, люди могут вести себя слишком самоуверенно. И если в этот момент внезапно отключаются блокировки на циклотроне, человек получает высокую дозу облучения. С людьми все в порядке, дозы были не смертельные, но их надолго отстранили от работы.

Я занимался только производством РФП, точнее производством радионуклида фтора-18, который служит основой препарата F-18 FDG. Его используют для диагностики онкологии методом позитронно-эмиссионной томографии — ПЭТ. Для организма этот нуклид неотличим от обычной глюкозы, поэтому он накапливается в тканях с высокой метаболической активностью. ПЭТ выявляет участки с повышенным обменом веществ, которые свойственны злокачественным новообразованиям. На получаемых изображениях опухоли становятся заметными.

В последние годы радиофармацевтика в России серьезно развивалась. Новые циклотроны появились практически во всех крупных городах. При этом в городах поменьше часто устанавливают ПЭТ-сканеры, а препараты возят из соседних. Например, Новосибирск из-за своего удобного расположения может обеспечивать РФП такие города, как Омск, Новокузнецк, Кемерово, Барнаул, где нет своих циклотронов, но есть ПЭТ-сканеры.

По рекомендациям ВОЗ, на миллион населения необходим по меньшей мере один ПЭТ-сканер, то есть для России нужно как минимум 145 томографов. Сейчас у нас только 0,4 аппарата на миллион населения. В этом плане мы сильно отстаем от Западной Европы и США, где от 1,1 до 7,1 сканера на миллион человек. С радионуклидной терапией все еще хуже. По данным МИФИ за 2018 год, потребность населения в ней удовлетворена только на 6%.

Так как на последнем месте работы полный цикл производства еще не запустился, я работал пятидневку с 09:00 до 18:00. Это не очень интересно, поэтому лучше расскажу о том, как проходит сменная работа, на основе своего опыта в Томске.

График мог быть разным. Если планировалось облучение больных, я приезжал к шести утра, все подготавливал, и в девять приходили пациенты. Если препарат нужен был рано утром, я выходил в 8—10 часов вечера и работал до 4—5 утра. На облучении алмазов мы могли работать пять дней подряд по 12 часов. Ну и обычные дни с 08:30 до 16:45 тоже были.

Медицинские центры, в которых есть ПЭТ-сканер, делают заказы. Больница покупает у нас препарат, затем продает процедуру диагностики пациентам либо по ОМС, либо за деньги.

Например, больнице препарат, который мы производим, нужен часов в 8—9 утра. Из-за того, что период полураспада фтора-18 всего 110 минут, все операции по синтезу, контролю качества и доставке должны происходить непосредственно перед использованием препарата и очень быстро. Если медлить, весь фтор распадется и пациентам ничего не останется. Из-за этого, бывает, возникают сложности при доставке РФП в другие города.

Я прихожу на работу примерно к четырем утра. Сняв верхнюю одежду, иду в санпропускник, там переодеваюсь в белый медицинский костюм и халат. Если работаю в помещениях с повышенным радиационным фоном, надеваю резиновые перчатки и чепчик. Иногда мы используем радиационные комплекты, в которые входят свинцовый фартук, свинцовые очки, нарукавники. Вообще, у нас много свинца: бывают еще свинцовые домики, защитные экраны. Это помогает ослабить гамма-излучение до минимальных пределов. Конечно, у каждого сотрудника есть индивидуальный дозиметр. Радиохимик при входе в чистую зону надевает дополнительно специальный комбинезон.

Начинаю готовиться к облучению. Проверяю рабочие режимы каждой системы циклотрона: вакуум, водяное охлаждение, напряжение высокочастотного генератора, ток основного магнита. В процессе тоже их контролирую. Если прихожу и вижу, что, например, вакуума нет, начинаю разбираться, искать причину. Скажем, один из диффузионных вакуумных насосов перестал нагреваться или, наоборот, охлаждаться. В этом случае нужно оценить, насколько критическая поломка и можно ли доработать смену. Если можно, дотягиваю до конца на одном сопле и делаю запись в журнале для следующей смены. Если нет, приходится останавливать облучение, тогда синтез препарата срывается. Но такое бывает крайне редко, потому что мы стараемся исправлять проблемы еще на подступах.

После проверки начинаю создавать вакуум. Без вакуума заряженные частицы будут сталкиваться с молекулами воздуха, терять свою энергию и фокус не получится.

Заправляю мишень обогащенной водой. К этому моменту у меня уже на руках задание на производство: накануне поставки медики заказывают определенную активность к определенному времени. Руководитель производства рассчитывает, сколько нужно синтезировать радиохимику и сколько нужно наработать на циклотроне, с поправкой на распад. После этого он оформляет все документально и прикрепляет задание в досье на РФП. Время облучения несложно рассчитать, исходя из задания.

Спустя час работы получаю ускоренный пучок и два часа слежу за параметрами машины. Отвлекаться можно, но несильно. Если что-то идет не так, циклотрон выдает ошибку, которая требует вмешательства человека. Если ее проворонить, есть шанс не успеть наработать нужную активность к нужному сроку.

После окончания облучения я отправляю воду к радиохимикам в боксы, или горячие камеры. Это специальные радиационно-защитные шкафы, в которых производится синтез и фасовка РФП. У них толстые стены из свинца, которые защищают персонал от радиации: свеженаработанный фтор очень светит. В этих шкафах расположено все радиохимическое оборудование — модули синтеза и фасовщик. Радиохимики из фтора-18 получают F-18 FDG и расфасовывают его по маленьким флаконам для инъекций.

Я начинаю готовиться к следующему облучению, если есть заказ. Когда заказов много, работает несколько смен инженеров: вечерняя, ночная и утренняя.

После окончания работы иду в санпропускник, где на установке «Чистотел» проверяю поверхностное загрязнение рабочей одежды и кожи. Если прибор выводит сообщение «грязно», нужно отправиться в душ и затем повторить процедуру. Если прибор говорит «чисто», можно переодеваться.

Процесс производства РФП, по сути, ничем не отличается от любого другого производства. Это рутина, каждый день делаешь одно и то же. Отличие лишь в том, что оборудование, с которым ты работаешь, сложное и высокотехнологичное, есть суровые правила GMP, которым приходится подчиняться.

После переезда я не разорвал связь с ТПУ и продолжил заниматься наукой, писать кандидатскую диссертацию. Ее суть в следующем. Когда мы производим РФП, пучок заряженных частиц направляется на мишень, в ее ядрах происходит реакция и образуется нужный нам нуклид. Проблема в том, что пучок заряженных частиц сильно нагревает мишень, ее нужно охлаждать. При этом чаще всего материал мишени имеет плохую теплопроводность, охлаждают его спереди и сзади. И если с задним охлаждением проблем нет, то спереди в качестве теплоносителя используют газ, например гелий, но он отводит очень мало тепла. Поток воды тоже не подходит, потому что пучок потеряет в нем всю свою энергию. И тогда я предложил использовать поток мелкодисперсно распыленной воды. На разогретой поверхности вода испаряется и отводит очень много тепловой энергии, обеспечивая тем самым эффективное охлаждение. В результате мы можем увеличить плотность пучка на мишени и нарабатывать больше препарата за меньшее время, снижая его себестоимость. К сожалению, я не успел закончить работу из-за смерти заведующего лабораторией, который был моим научным руководителем. Но меня подобрал его коллега, профессор, и с его помощью я пытаюсь довести дело до конца.

Мне интересно проводить исследования, открывать новое, делиться знаниями. Но в то же время понимаю, что больших денег в науке не заработаю. Поэтому приходится относиться к этому как к хобби. Посмотрим, получится ли достичь чего-то.

За участие в научных проектах мне платят деньги, это единственный мой дополнительный заработок. Обычно они связаны с водородной тематикой и протонно-обменной мембраной, которую производят на циклотроне. Конкретно сейчас у меня один проект, деньги за него я получу ближе к концу года, сумма будет небольшой — до 100 000 ₽.

Когда я только начал работать в ТПУ инженером, оклад был 7500 ₽. Из-за вредных условий труда мы получали +24% к окладу, рабочий день длился 7 часов 12 минут, плюс нам добавляли 18 дней к отпуску. И еще районный коэффициент — 30%. Вместе выходило около 10 500 ₽, еще у меня была стипендия 10 000 ₽.

Когда было много заказов, нам выписывали надбавку 20 000—30 000 ₽ в месяц. В начале календарного и учебного года заказов практически не было — надбавку не платили. Но была возможность зарабатывать наукой. Здесь на помощь приходили гранты — индивидуальные и коллективные. В 2018 году я стал победителем конкурса «Умник» и выиграл грант в размере 500 000 ₽. По условиям гранта я должен был разработать систему охлаждения мишени — ту самую, по которой писал диссертацию. Я это успешно сделал и даже получил патент на изобретение. Коллективно мы также выигрывали гранты, чаще всего на разработку и испытание протонпроводящих мембран. Тогда дополнительно мне платили еще 10 000—20 000 ₽ в месяц. В общем, доход был нестабильный: от 30 000 до 60 000—70 000 ₽ в месяц.

На новом месте я стал зарабатывать 75 000 ₽ в месяц, это выше среднего по городу и отрасли. Плюс премия, правда не очень большая, зависит от выполненного KPI. KPI, прежде всего, обычно связан с бесперебойными поставками радиофармпрепаратов. Если вдруг поставка сорвалась — например, ты плохо подготовил машину к облучению, — весь отдел может остаться без премии. Остальные показатели придумывает руководитель производства: проводить вовремя ТО, не косячить с документацией и так далее.

Еще 10 000—25 000 ₽ в месяц выходило на подработках.

Чтобы зарабатывать больше, нужно расти в должности. Для меня следующая ступень — это руководитель отдела производства. Ему нужно хорошо знать всю нормативную документацию по фармацевтическому производству и все процессы, он должен быть готов вмешаться в них на любой стадии. Через пару лет я смог бы претендовать на это место. Руководителем филиала я бы быть не хотел. Это, конечно, высокая, но уже административная должность, а мне интереснее работать с оборудованием. Не исключаю, что через несколько лет мое мнение может поменяться.

Сложно сказать, на какие именно зарплаты могут претендовать специалисты в моей отрасли. Если брать производство, то, возможно, до 150 000 ₽ в Москве или Санкт-Петербурге. Если идти в сторону руководства организацией и управления проектами, то 200 000—250 000 ₽. Но таких людей единицы, большинство обычных работяг получают сильно меньше 100 000 ₽. Это не ИТ, зарплат по 300 000 ₽ тут никогда не будет :)

Например, в Канаду. Я общался там с русскими ребятами моей специальности, в 2019 году зарплата у них была от 5000 CAD⁣ (230 950 ₽) в месяц и выше. В Канаде мало университетов, которые выпускают людей по ускорительным специальностям, поэтому много инженерных позиций занимают мигранты, в том числе из России. Оборудование там такое же, только других марок, но условия несравненно лучше из-за тесной связи науки и производства. Там одна и та же компания сначала разрабатывает РФП, а затем внедряет их у себя на площадке.

Я живу с женой, она фитнес-тренер, и кошкой — безработной. Мы снимаем квартиру за 20 000 ₽ в месяц. 30 000 ₽ уходит на продукты — покупаем, не глядя на ценник, обычно готовим дома.

До 7000 ₽ тратится на парикмахерские, косметику и прочую ерунду, 5000 ₽ — на фитнес. Расходы на транспорт составляют примерно 2000 ₽: у меня есть машина, но, так как работа рядом с домом, езжу редко, чаще хожу пешком. Основная экономия происходит за счет того, что мы с женой в свободное время не любим ходить по клубам, кабакам и прочим местам. Чаще всего собираемся дома с друзьями и курим кальян. Алкоголь не пьем, поэтому просто дымим и общаемся. В Томске мы регулярно ходили на футбол, поддерживали «Томь». В Новосибирске изучали город пешком и ходили в заведения, которых нет в Томске, например в аквапарк, термальный комплекс «Мира Термы», Музей смерти.

У нас была цель накопить на взнос по ипотеке и купить квартиру. В месяц откладывали 10 000—20 000 ₽, накопили 300 000 ₽. Но сейчас мы таких долгосрочных целей не ставим, потому что неизвестно, что будет с нами завтра. Поэтому просто копим, а там посмотрим.

На своей работе я занимался тем, что мне нравится. В процессах производства РФП познал еще не все, так что скучно не было: каждый день развивался и узнавал что-то новое.

21 сентября я уволился и уехал за границу, хотя у меня не было ни планов на переезд в ближайшем будущем, ни оффера. Раньше я раздумывал о работе за рубежом, но был подсознательный страх: одно дело — переезжать из одного города в другой внутри России, где, в принципе, все то же самое, и совсем иное — уезжать на другой континент, в страну с другими законами, языком и культурой, где у тебя никого нет. В то же время такой опыт помогает сильно вырасти профессионально. Работу, правда, я пока не нашел.

Если говорить о моих целях в отрасли, то я бы хотел достичь чего-то большого. Для этого нужно быть разносторонним специалистом: сейчас любые исследования и открытия происходят на стыке наук, недостаточно разбираться в одной узкой области. Поэтому хотелось бы получать новый опыт и в ядерной медицине, и в водородной энергетике, и в радиационной модификации материалов, и много где еще. Такой атомный кроссфит выходит.