Как я помогаю родителям в кризисе сохранить детей в семье

По статистике фонда «Дети наши», в детских домах у 8 из 10 подопечных есть родители, которые способны их воспитывать.

Семьи могут оказаться в сложной жизненной ситуации из-за потери работы, кормильца или из-за болезни. Единственная помощь от государства, на которую они могут рассчитывать, — помещение ребенка в детский дом. Но лучше, проще и дешевле помочь родителям избежать изъятия, чем потом восстанавливать отношения или работать с травмой и адаптировать ребенка к социуму. Этим занимается благотворительный фонд «Дети наши», в котором я работаю с 2021 года.

Я сама воспитывалась в детском доме при живых родителях и знаю, насколько это тяжело. Помню комнаты на 12 человек, полное отсутствие личного пространства и невозможность пережить свои эмоции, потому что ты всегда на виду. Благодаря реформам детские дома стали богаче, в них улучшились условия жизни, но глобально это не меняет сути — дети должны жить дома вместе с родителями.

Расскажу, как работает программа помощи семьям, кто наши подопечные и почему им важно помогать.

Я родилась в полной семье, но родители развелись, когда мне исполнилось пять. После этого до 11 лет я постоянно кочевала между домом отца в Рославле в Смоленской области и домом бабушки в Мурманске. Постоянно приходилось менять школы и друзей.

Когда у отца появилась новая семья и родился сын, наши отношения окончательно разладились. Я была сложным подростком, ревновала папу к новой семье и могла вызывать похожие чувства у мачехи.

В 12 лет после очередной ссоры я просто ушла из дома. Тогда сотрудники опеки отправили меня в социально-реабилитационный центр, СРЦ. Первое время была надежда на разрешение конфликта, но отцу и мачехе не хватало компетенций и знаний, чтобы наладить отношения.

Мама не планировала забирать меня к себе, а под опеку к бабушке я сама отказалась идти: она пожилая, я не хотела ее утруждать. К тому же ребята в детском доме рассказали мне о льготах для выпускников учреждений, и я решила ими воспользоваться. Когда бабушка приехала в Рославль оформлять опеку, я уже привыкла к жизни в системе и отказалась уезжать.

В СРЦ я пробыла год. За это время обоих родителей лишили родительских прав: маму — за асоциальный образ жизни, а отец сам подписал отказ. Тогда меня отправили в первый детский дом, откуда я сбежала через неделю. Там мне было страшно: я не чувствовала себя в безопасности.

Следующие три месяца я находилась у дальних родственников, даже пробовала жить с мамой, но поняла, что этот вариант мне не подходит и больше к нему не возвращалась. У нас не было той связи, которая должна быть у родителя с ребенком, а внутри меня жило много невысказанной обиды.

Я сама пришла к инспектору по защите детства и попросила отправить меня в другой детский дом. Так я снова вернулась в СРЦ и продолжила занятия в школе.

Еще через год меня отправили в новый детский дом — всего за восемь лет я сменила четыре учреждения. Это нормальная ситуация. Например, их часто расформировывают, а детей распределяют по другим приютам. Обычно мнение ребенка при этом не спрашивают.

В 2006 году после выпуска из школы я поступала на связиста, но провалила физику. В итоге попала в педагогический колледж в Смоленске — это было единственное место, куда я успела подать документы.

Я пошла на новое тогда направление — «Социальная работа», планировала проучиться год и перепоступить. Но за первый курс поняла, что именно с этой сферой хочу связать свою жизнь. Социальная работа оказалась для меня интересной и перекликалась с моим жизненным опытом сиротства. После первого года учебы я пошла работать воспитателем в СРЦ, в котором когда-то жила сама.

В 2010 году я окончила колледж. Из-за замужества и рождения ребенка мне пришлось на время оставить работу, но в 2013 году я устроилась социальным педагогом в Центр психолого-медико-социального сопровождения детей и семей.

Я работала с приемными родителями и опекунами, старалась предупредить вторичный отказ от детей. Мы с психологом сопровождали семьи, помогали выстраивать детско-родительские отношения и решать возникающие проблемы.

Например, если ребенок только попал в семью, то в первую очередь ему и родителям нужна помощь в адаптации. Были семьи, в которых дети находились больше десяти лет, но появлялись проблемы с поведением или оценками, а родители не знали, как их решать. Мы помогали им до того, как ситуация доходила до критической стадии, когда ребенка могли изъять и поместить в детский дом.

Еще во время работы в Центре я узнала об известной в Смоленске некоммерческой организации «Дети наши». Фонд работает с воспитанниками и выпускниками детских домов, помогает им подготовиться к самостоятельной жизни после выпуска из учреждения. Также организация занимается профилактикой социального сиротства и помогает семьям в сложной жизненной ситуации встать на ноги и продолжить самостоятельно воспитывать детей.

В 2021 году знакомая рассказала мне об открытой вакансии социального педагога в программе профилактики социального сиротства. Мне нравилась моя работа, но после восьми лет хотелось чего-то нового. Фонд подошел идеально: во многом задачи оставались теми же — сохранить ребенка в семье и не допустить его попадания в детский дом. Так я устроилась в НКО.

Здесь я работаю в основном не по запросу от самой семьи, а с менее мотивированными родителями, которые часто не осознают своих проблем. Сейчас у меня в работе 12 семей, которым мы помогаем сохранить ребенка, и еще 7, которым помогаем вернуть уже забранного в детский дом малыша.

В каждой из них — свой кризис и набор проблем. Но можно составить примерный портрет благополучателя фонда:

1. Больше половины семей воспитывают двух и более детей.
2. Больше неполных семей, обычно это мамы с детьми.
3. Низкий уровень образования родителей — среднее профессиональное или школьное. У меня нет ни одной семьи с неоконченным школьным образованием, но у коллег такие есть, как и обладатели высшего образования — их немного.
4. Низкий доход или как минимум недостаточный для закрытия всех нужд. Бывает, что на содержание семьи в принципе хватает, а вот если сломается печь, то на ее починку уже никак не набрать. Пожароопасная или неработающая печь — это прямая дорога к изъятию ребенка, потому что жить в таком доме опасно для его жизни и здоровья.
5. Низкие социальные компетенции, коммуникативные навыки, особенности интеллектуального развития.
6. Дефицит финансовой и юридической грамотности, а иногда — отсутствие банальных бытовых навыков.
7. Вопреки распространенному мнению об изъятии детей из алкоголизированных семей, только у 30% моих подопечных были проблемы с алкоголем. Этот процент еще ниже по всем 138 семьям, с которыми в 2022 году работал фонд.

Наши подопечные — самые обычные люди, оказавшиеся в тяжелой ситуации. Мое детство и юность не были простыми, но ситуации, с которыми я встречаюсь в фонде, как минимум удивляют меня, а часто пугают и даже злят.

Речь об условиях, в которых вынуждены жить люди. У наших подопечных часто туалет находится на улице, куда могут забрести волки, отсутствует канализация, водопровод, а значит — и душ. У некоторых нет даже своей бани, и они всю жизнь вынуждены пользоваться тазиками. Это отсутствие самых банальных бытовых условий, на которое накладываются и другие сложности.

Чтобы изменить ситуацию, нужна глобальная перестройка жизни в глубинке. Помогло бы строительство школ, больниц, поликлиник, детских садов, дорог, создание предприятий, распространение мобильной связи и интернета.

Я смотрю на все это и понимаю, что у подопечных просто не было шанса не оказаться в кризисе. Но, конечно, нельзя винить во всем только внешние условия: многое зависит от самого человека.

Я видела родителей, у которых опускались руки, они были готовы перестать бороться. Но когда мы начинали с ними работать, они расцветали, снова верили в себя, к ним возвращалась готовность действовать. Я видела людей с сильной алкогольной зависимостью, которые брали себя в руки ради детей и после этого вообще не употребляли спиртного.

Но иногда помочь невозможно — если человек сам не хочет ничего менять и прилагать усилия. В таких ситуациях фонд бессилен: нельзя помочь тому, кто этого не хочет.

Фонд помогает семье найти ресурсы, преодолеть все трудности и учит справляться с ними самостоятельно, чтобы детям не грозило попадание в детский дом.

Во время выездов к подопечным я оцениваю уровень благополучия ребенка в семье, его привязанность к родителям. Для этого смотрю, есть ли в доме бардак, тараканы, а у родителей — признаки злоупотребления алкоголем или химической зависимости. Также наблюдаю, нет ли у ребенка проявления последствий психологического или физического насилия — это гораздо хуже финансовой несостоятельности семьи.

Я оцениваю ситуацию комплексно, чтобы понять главную проблему семьи и то, почему возник риск изъятия. Продумываю, с чем можно работать, что налаживать и менять для минимизации этого риска.

Если жизни и здоровью ребенка не угрожает опасность, то я беру семью в работу, подписываю с ней договор и план действий. Часто я действую в паре с психологом или подключаю юриста или сторонних специалистов — логопеда, врача или репетитора.

Для этого объясняем, что сейчас поможет фонд, а потом подопечным надо будет самим решать подобные проблемы. При этом мы будем рядом, ведь «Дети наши» — это поддержка на пути к изменениям, а не устранение всех сложностей.

Даже когда нужно срочно закрыть какую-то проблему, мы обсуждаем с подопечным, где еще он может получить помощь. Например, он может оформить алименты или пособия, о которых не подозревал, написать заявление в соцзащиту, обратиться к знакомым.

Затем мы переходим на самый сложный этап — мотивирование. Многие наши семьи часто никогда не видели ничего, кроме неблагополучной или нересурсной среды. Мы прописываем даже маленькие шаги и подчеркиваем любые изменения.

Мы никогда не осуждаем подопечных, поскольку они и так часто сталкиваются с предвзятым отношением соседей, сотрудников органов опеки и всех вокруг. Я убеждена: нельзя понять человека, не побывав в его шкуре. Если кто-то не оказался в кризисе, это может говорить не только о его невероятной силе духа и предприимчивости, но и о наличии большего количества ресурсов для преодоления трудностей.

Иногда я думаю, как было бы, существуй фонд во времена моего детства. Я уверена, что специалисты могли бы помочь моей семье и все было бы хорошо. Но тогда просто не было таких помощников.