Я забрала собаку Оливу у волонтеров, которые спасли ее от недобросо­вестных заводчиков

Раньше Олива рожала щенков на продажу и жила в клетке у недобросовестных заводчиков.

Она боялась людей, пряталась в углу, не знала, что такое игрушки и ласка. Сейчас у нее мягкая подстилка, своя миска и привычка сворачиваться калачиком у меня на коленях. Расскажу, какой путь мы преодолели вместе и как собака изменилась.

Сколько себя помню, я всегда хотела собаку. С самого детства. Поэтому на шестилетие родители подарили мне щенка таксы, которого я назвала Яшкой — вычитала имя в каком-то огромном справочнике кличек для животных.

Яшка был маленьким, миленьким, но с вредным характером. Заигравшись, он таскал меня за волосы, прикусывал за руки и ноги крошечными зубками. Я разговаривала с ним каждый день и обещала: как только он подрастет, мы научимся всем командам мира и будем гулять на специальных собачьих площадках. Но моим мечтам не суждено было сбыться. Как только Яшка начал грызть мебель и метить новый ремонт в квартире, родители поспешили отдать его на побывку бабушке с дедушкой — там он и остался насовсем.

После Яшки у меня были черепаха, попугай, морская свинка, кот. Но только не собака. Детская мечта не давала покоя. Правда, чем старше я становилась, тем больше преград встречалось на пути. Сначала — поступление в университет, переезд в другой город, жизнь в общежитии и на съемных квартирах. Потом — нехватка денег и времени.

Однажды в 2020 году я задержалась в гостях у родителей после новогодних праздников. Тогда мама весьма импульсивно купила себе трехмесячную Бусю — щенка чихуахуа. Поскольку в семье только я работала удаленно и могла оставаться дома, забота о щенке легла на меня.

Целый месяц я кормила Бусю по часам отмеренными порциями детского пюре, спала с ней и каждые два часа спускала с кровати в туалет. Так, пройдя боевое крещение Бусей, я поняла, что готова к собственной собаке.

Я всегда была убеждена: если есть возможность, лучше взять питомца из приюта. В то же время мне хотелось маленькую собаку, которых, как я думала, в приюте не бывает. Поэтому начала присматриваться к питомникам в соцсетях, пока однажды не увидела репост у совершенно случайной девушки.

Это была публикация группы зооволонтеров. Они рассказывали, как спасли три десятка собак от разведенцев. Речь о жестоких людях, которые заводят животных, чтобы те, как конвейер, производили щенков на продажу. Достойных условий для содержания собак у них, конечно, нет.

На фотографиях я увидела скелетообразных, грязных, измученных, перепуганных животных. У всех были блохи, глисты и обезвоживание: собаки не ели и не пили по четыре дня. Все они были мелких пород. Среди череды фотографий я увидела ее — маленькую рыжую лисицу с безумными от страха глазами. С тех пор я не могла перестать о ней думать.

Я подписалась на страницу волонтеров и начала следить за развитием событий. Вот собак отдали на передержку, вот их отмыли, отогрели, обработали от паразитов, вот привезли к ветеринарам. После всех манипуляций оказалось, что запавшая мне в душу лисица, которую волонтеры назвали Милочкой, — самая непростая. Ей было около пяти лет. Кроме травмированной психики — она забивалась в угол и старалась не отсвечивать или рычала на других собак — у нее оказались проблемы со здоровьем: застарелая травма глаза и небольшое новообразование в селезенке.

Весь этот букет, к моему удивлению, не отпугнул меня, и я решила написать по указанному в профиле телефону. Мне перезвонила волонтерка и начала весьма строгий «допрос»: сколько мне лет; где работаю; достаточный ли у меня доход, чтобы содержать животное с особенностями здоровья; с кем живу; квартира своя или съемная; есть ли письменное подтверждение от собственников квартиры, что они не против животного. Разговор длился 30—40 минут. В конце собеседница сказала, что Милочка еще минимум две недели останется на передержке. Ее нужно долечить и кастрировать. За это время волонтерка пообещала подумать над моей кандидатурой.

Отмеренные две недели я буквально каталась на эмоциональных качелях — от «хоть бы Милочку не отдали другим людям, я уже не могу без нее жить» до «ты же не справишься и испортишь жизнь собаке, которая и так натерпелась». Но я все же написала волонтерке снова. Она призналась, что после озвученных диагнозов собаки отвалилось очень много кандидатов, желавших ее забрать. Осталась только я и «опытная семья», у которой уже есть приютские животные. Мы договорились о знакомстве с Милочкой на нейтральной территории: я должна была перехватить ее и волонтерку по пути из ветклиники.

Мы встретились на парковке супермаркета. Волонтерка открыла багажник своего внедорожника, где в переноске сидела моя лисица и смотрела на нас теми же безумными глазами, которые я видела на фотографии в соцсетях. На худющей Милочке с клочковатой рыжей шерстью висела медицинская попона, которую на нее надели после кастрации. Я взяла испуганную малышку на руки, она вжалась в меня целиком и, кажется, даже не дышала. В тот момент все стало окончательно понятно: это моя собака.

Волонтеры решили отдать собаку мне, и я стала готовиться к приезду Милочки. Заранее подписала договор об ответственном содержании животного, закупила корм, миски, амуницию для прогулок. Волонтеры предупредили сразу: у собаки сильно поломана психика, поэтому первое время она, скорее всего, будет жить под кроватью, писать и какать дома, потому что никаких социальных навыков у нее нет.

В день икс я проснулась в тревоге, от которой меня даже подташнивало. Но когда мне в квартиру занесли Милочку с ворохом медицинских карточек, кучей глазных капель и мазей, волнение стихло, появились заботы.

Я сразу дала малышке новое имя — Олива — и начала наблюдать за ее поведением. Собака осторожно, на полусогнутых лапах, обошла каждый уголок в квартире. Чтобы не пугать ее и не навязывать внимание, я села на пол. И вопреки всем прогнозам волонтеров Олива тихонько подошла ко мне, забралась на ноги, затем встала передними лапами на грудь и замерла, глядя прямо в глаза. С того момента с моих рук она не слезала — везде ходила хвостиком и при любом удобном случае забиралась на колени и сворачивалась калачиком.

Какой-то особенно сложной адаптации у Оливы не было. Но прошлая жизнь в клетке с плохим уходом, борьба за еду и фактически за выживание, конечно, сильно сказались на ее психике.

Она все время тревожилась, ходила за мной по пятам, спала на моей подушке и как будто старалась занимать минимальное пространство, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание. Первые полгода Олива даже не лаяла. Только после поездки в гости к маме она научилась этому навыку у Буси.

Если в течение дня собаки в норме спят по 10—16 часов, то Олива скорее поверхностно дремлет — до сих пор. Еще она боялась и боится чужих людей и собак — никого не подпускает к себе. Любые попытки взаимодействовать с ней воспринимаются как угроза, поэтому она рычит, прячется и всячески избегает контакта.

При этом девчонка неплохо гуляла на поводке. В первый же день мы прошлись возле дома — она сразу сориентировалась, что надо делать, и не испугалась амуниции. Еще она сама разобралась с пеленкой: однажды я проспала время утренней прогулки, и Олива сделала все дела в нужном месте.

Я же, в свою очередь, тоже много тревожилась и проявляла гиперопеку. Например, первые пару месяцев боялась оставлять ее одну даже на минуту. Поэтому работала из дома, а в магазин мы ходили строго вместе. В помещении я брала Оливу на ручки — она вела себя спокойно, но дрожала. В остальных случаях с ней оставался сейчас уже мой бывший парень.

Позже я решила выяснить, каково же ей будет дома одной, и перед следующим походом в магазин оставила в квартире телефон с включенной камерой. Я, конечно же, ожидала худшего — визгов, писков, метаний. Но оказалось, что, хоть у Оливы и тревожная привязанность, она может легко оставаться дома одна. На записанном видео после моего ухода собака просто постояла пару минут у двери, а потом мирно легла спать на кровати.

От прошлой жизни у Оливы осталась застарелая язва на глазу. Первое время мы с ней регулярно ездили на приемы к офтальмологу, постоянно капали в глаза специальные капли. Ситуация улучшалась, нужда ездить на осмотры к врачу сошла на нет, пока однажды Олива не расчесала больной глаз и не занесла инфекцию.

Мы приехали в клинику, и врач однозначно сказала: нужна пересадка роговицы — и лучше прямо сейчас, чтобы не потерять глаз совсем. Оливе тут же сделали все предоперационные исследования — общий и биохимический анализы крови и ЭКГ — и забрали в специальную комнату, где она ждала своей очереди.

Животных было много, Оливу приняли последней. Сказать, что я пережила ад за это время, — не сказать ничего.

Но нужно отметить, что клиника, в которую мы приехали, считается одной из лучших среди офтальмологических. Наша врач — самый бережный и профессиональный специалист из всех, кого я встречала. Остальной персонал тоже проявил себя максимально человечно: помощник врача периодически выходил и успокаивал меня, сообщая о ходе событий; врач-анестезиолог качала Оливу на ручках, пока та отходила от наркоза.

Ближе к двум часам ночи мне вынесли полусонную Оливу, обернутую в плед. На ней был послеоперационный воротник, вырезанный из пятилитровой бутылки. Дома нам предстояла реабилитация и восстановление, а еще терапия — закапывание в глаза по пять раз в день. И это был отдельный ужас.

Я ставила будильники, чтобы не пропустить процедуры. Олива брыкалась и билась за жизнь как львица. Она вырывалась, пряталась под кроватью, пыталась кусаться и даже рычала. А я рыдала. Потому что без капель было нельзя, а насильно закапывая их, я как будто наносила бедной Оливе очередную психологическую травму. Но мы худо-бедно справились, и спустя полтора месяца лечения и осмотров врач сняла Оливе все швы.

Сейчас значительных ухудшений нет. Самое неприятное то, что после операции под пересаженной роговицей у Оливы образовался жировик. Такое редко, но случается. К сожалению, мы попали в число таких «счастливчиков», и, скорее всего, в 2025 году придется сделать повторную операцию.

Кроме этого раз в год мы проходим чекап: нужно пожизненно наблюдать опухоль в селезенке. Она доброкачественная и никак не беспокоит Оливу, но важно отслеживать возможные изменения.

Я плохо помню все расходы на Оливу с самого начала. Операция по пересадке роговицы обошлась нам в 20 000 ₽, еще около 4000 ₽ я заплатила за послеоперационные капли и мази.

Ежегодно я отвожу собаку на чекап и чистку зубов под наркозом — это стоит 30 000 ₽. Также раз в год делаем прививки за 2500 ₽, а каждые три месяца я покупаю для нее глистогонные препараты за 500—600 ₽.

Олива ест корм Royal Canin Adult для мелких пород — на него уходит 1000 ₽ в месяц. Еще 1000 ₽ ежемесячно трачу на две-три пачки пеленок.

Иногда мне нужно уехать, в таких случаях ищу собачью няню. За один визит отдаю 500 ₽. Я не оставляю Оливу одну дольше двух дней, поэтому за визиты няни утром и вечером плачу до 2000 ₽.

Еще время от времени отвожу собаку на груминг и чистку параанальных желез  — такая услуга стоит 3100 ₽. На удивление стрижку и гигиенические процедуры Олива переносит легко. Я всегда предупреждаю мастеров, что собака тревожная и ненавидит стричь когти: все попытки сделать это дома заканчиваются истерикой. Но после каждой процедуры мне выносят душистую Оливу со словами «она идеальный клиент, ни разу не пикнула».

С Оливой мы живем уже три года, но ее все еще сложно назвать обычной собакой. Я приняла, что она навсегда останется при своих особенностях.

Оливе по-прежнему страшно почти все вокруг: чужие люди, собаки, новые места, поездки на машине или поезде, авиаперелеты. Но с каждым годом я все больше вижу, что ее самочувствие улучшается. Например, она не умеет играть с игрушками и не понимает их, сколько бы я ее ими ни дразнила, но при этом научилась просто дурачиться на кровати, носиться от меня по комнате и подставлять пузико для чесаний.

У нее больше не зашуганный и ошалевший взгляд, шерсть не клочковатая, а лоснящаяся и шелковистая. Отдельная гордость — совершенно лисий пушистый хвост, который, правда, как метелочка, собирает все листья и ветки с тротуаров.

Несмотря на свои страхи, Олива стала спокойнее оставаться с чужими людьми. В этом году я отвезла ее маме почти на три недели на время отпуска — несмотря на все мои переживания, она легко встроилась в новую обстановку. Быстро привыкла к маме, почти сразу же стала с ней спать и вообще чувствовала себя как дома.

У меня, конечно, остается еще много тревог. Кажется, что я недостаточно занимаюсь Оливой и можно было бы давно сходить к зоопсихологу. Но я переживаю, что нам попадется недобросовестный специалист, который сделает только хуже, поэтому каждый раз откладываю поиски.

Я стараюсь замечать, какой большой путь мы с ней прошли. Недавно мне нужно было сходить в хороший ресторан в центре Москвы и написать оттуда репортаж о его благотворительной акции в поддержку собак из приюта. Я пришла туда вместе с Оливой, наряженной в пушистый розовый свитерок. И тогда я задумалась, какова все-таки жизнь. Еще три года назад Олива жила в клетке и боролась за выживание в ужасных условиях. А сегодня она живет в заботе и любви и сидит со мной в ресторане в центре Москвы. Кажется, я все-таки что-то делаю правильно, насколько могу.