«Было трудно поверить»: я основал джаз-бенд, в котором играют люди с инвалидностью и без

Я с детства люблю музыку.

В конце обучения в вузе прошел практику в Центре лечебной педагогики, ЦЛП, где с 1989 года помогают детям, подросткам и взрослым с особенностями развития: например, аутизмом, эпилепсией, ДЦП. В центре для каждого разрабатывают персональный маршрут развития, который состоит из индивидуальных занятий и работы в группах.

Я увидел, что многим после выпуска из организации трудно адаптироваться во взрослой жизни  . Некоторые подопечные любят музыку, и у меня родилась идея создать при центре музыкальный коллектив. Так я основал джаз-бенд Moonberry Jam и позвал туда выпускников и педагогов ЦЛП, которые помогают ребятам интегрироваться в общество. Каждый месяц мы выступаем в престижных джазовых клубах Москвы, а заработанные деньги используем для развития и продвижения группы.

Для Т⁠—⁠Ж расскажу, как устроен наш джаз-бенд и что он дает его участникам.

Моя мама — по образованию художник — работала в ЦЛП: проводила занятия по рисованию с детьми, потом стала арт-терапевтом. Я часто приходил в центр, и мне там очень нравилось. Но я никогда не мечтал работать в ЦЛП, меня куда больше привлекала профессия папы — консультации бизнеса. А еще он любил философию, и я тоже ей увлекся.

В детстве я мечтал играть на саксофоне, поэтому меня отдали в музыкальную школу. Но купить саксофон родители не могли, он дорого стоил. Пришлось играть на валторне, что мне совсем не нравилось. В десять лет я бросил музыкальную школу и стал самостоятельно учиться играть на гитаре. Мне очень нравилось петь и музицировать, и я наслаждался вниманием зрителей на семейных праздниках или у костра с друзьями.

Я учился в биологическом классе и интересовался молекулярной биологией. Думал продолжить обучение на биофаке МГУ и для этого готовился сдавать математику. Химию я никак не готовил, поэтому было понятно, что провалю ее. Тогда решил поступить на психологический факультет — там был тот же набор экзаменов, но без химии. Я не очень высоко оценивал свои шансы, но все же справился со вступительными. В 2004 году меня приняли на вечернее отделение факультета психологии МГУ: для поступления надо было меньше баллов, чем на дневное.

Я не верил, что меня взяли заслуженно. Первые полгода мне казалось, что это недоразумение, которое раскроется после первой сессии, — и меня выгонят. Я ощущал, будто обманул всех на свете, и это мобилизовало меня учиться на одни пятерки. Через год мне предложили перевестись на дневное отделение — я согласился и после этого совершенно забил на занятия.

Я не мечтал стать психологом — даже, наоборот, презирал эту науку. Я не принимал идею, что люди делятся на какие-то типы. Меня тянуло к философии, и я верил, что человек велик и абсолютно уникален. Учиться было непросто из-за противоречий внутри меня, поэтому я брал академические отпуска и закончил обучение на два года позже положенного в 2011 году.

Для завершения обучения нужно было пройти педагогическую практику. Я отнесся к этому формально и обратился в ЦЛП: надеялся, что мне закроют стажировку без всяких требований — по старой памяти. Но когда я сказал директору центра Анне Львовне Битовой о практике, она предложила проводить музыкальные занятия в новом проекте «Передышка», поскольку помнила о моем увлечении музыкой.

Изначально в ЦЛП работали только с детьми: помогали им учиться и готовили к дальнейшей жизни — после этого они переставали быть подопечными центра. За 20 лет стало понятно, что система не предполагает их адаптации и некоторых дальше ничего не ждет.

Решением этой проблемы и стал проект «Передышка». Его проводили в выходные для взрослых людей с особенностями развития, у которых не было никакой занятости. Это давало возможность их родителям отдохнуть и поделать что-то для себя.

Я приезжал по воскресеньям и устраивал посиделки на несколько часов: пел с подопечными песни и индивидуально занимался музыкой с теми, кому это было интересно. Сначала мы исполняли детские композиции, но вскоре стало понятно, что есть что-то неправильное в музицировании «Чижик-Пыжик, где ты был» с 20-летними ребятами. Так наш проект не выполнял интегрирующую функцию, а становился детским садом.

К концу 2011 года я решил поставить мюзикл «Бременские музыканты» и показать его родителям подопечных. Он получился инфантильным и забавным, и вспоминать об этом сейчас трогательно и смешно.

На «Передышке» я познакомился с разными взрослыми с особенностями развития и обнаружил у многих из них такой же яркий интерес к музыке, как у меня. У одной из участниц была настоящая страсть играть на инструментах и петь, хорошее чувство ритма и структуры музыки. Я все время думал об этой девушке и о том, как здорово было бы вовлечь ее и других взрослых в совместное музицирование. Поэтому решил создать джазовую группу.

С джазом меня познакомил друг-музыкант, и я полюбил классическое направление — это очень красивая музыка. Для меня джаз всегда был недостижимой высотой, к которой хочется стремиться. Это и побудило меня основать именно джазовый ансамбль.

В 2013 году я официально трудоустроился в Центр лечебной педагогики как стажер. Сейчас я ведущий специалист: провожу музыкальные уроки в группе дошкольников и работаю с двумя группами детей с тяжелыми и множественными нарушениями развития.

В 2014 году у нас собралась команда из педагогов ЦЛП и взрослых с особенностями развития, которые захотели играть в ансамбле. Изначально многие участники были младше 18 лет, но мы быстро поняли, что возраст важен для серьезной мотивации. Сейчас мы стараемся брать только совершеннолетних: самому младшему из наших музыкантов с особенностями развития — 18, старшему — 36 лет.

Вместе с группой мы репетировали на протяжении года, а в 2015 году стали готовиться к первому концерту. Выступление для родителей и педагогов провели летом, а уже в ноябре у нас был серьезный дебют в посольстве Франции. Когда все прошло успешно, тревога немного отступила и появилась надежда на то, что у нас получится выступать перед незнакомой публикой.

Мы создали джаз-бенд, чтобы играть музыку и выступать. Для нас интеграция — не цель, а средство. Это очень простая идея, но она влияет на то, как нас воспринимают родители и общество. Я горжусь этой концепцией и считаю, что благодаря ей мы успешны.

Изначально в джаз-бенде играло около десяти человек: пять выпускников центра и пять педагогов. Сейчас это соотношение сохранилось, но у нас уже около 15 человек — состав постоянно меняется. Через наш ансамбль прошло много людей, и прижились не все.

Но часто не у всех пришедших такие цели. Например, приходит хороший педагог, который к тому же и талантливый музыкант, но его основной мотив — написание исследовательской работы. Он смотрит на участников глазами врача, поэтому не вписывается в коллектив, а это очень важно. Среди людей с аутизмом много музыкально одаренных людей, но некоторые принципиально не готовы играть в ансамбле и слышать других.

Иногда родители взрослого человека с особенностями развития желают, чтобы он играл в джазовом ансамбле, а он сам не хочет. В таком случае мы не сработаемся.

Бывает и наоборот: приходит человек, которому участие в группе нужно и интересно, но он ничего не умеет. Мы не музыкальная школа, а скорее компания друзей, поэтому заинтересованных новичков может обучить кто-то более опытный. Таких случаев было много.

В нашем коллективе есть соло-гитарист, барабанщик, пианист, басист и духовая секция, которая включает трубу, саксофон и губную гармонику. А еще обширная перкуссионная группа  : шейкеры, стиральная доска, тамбурин  , кабаса  и вуд-блоки  . Часть инструментов помог приобрести ЦЛП, другие принадлежат музыкантам или мы купили на доходы от концертов.

Мой музыкальный вклад в ансамбль — ритм-гитара. В 2019 году я пошел заниматься гитарой профессионально: пришлось переучиваться, потому что оказалось, что я все делаю неправильно. Мечтаю реализоваться как солирующий музыкант, но пока что на это не хватает времени.

Когда джаз-бенд только появился, мы репетировали в том же зале, где занимаются музыкой юные подопечные ЦЛП. После дружественная организация предоставила нам помещение в промзоне возле метро «Киевская». И семьи, и педагоги были очень мотивированы, поэтому все туда ездили. В 2017 году московские власти выделили ЦЛП помещение бывшего медколледжа в районе Коньково, и наш коллектив заехал туда первым.

Мы репетируем два раза в неделю, общая репетиция длится два часа. Играем классические композиции в мире джазовой культуры: Summertime, Lullaby of Birdland, Take Five, Caravan. Сейчас в нашем репертуаре уже больше 40 произведений, которые мы можем исполнить в разных тональностях. Иногда мы разучиваем любимое произведение солиста, с которым выступаем на концерте.

Есть и индивидуальные репетиции. Они проводятся дополнительно и длятся от получаса до часа. На них участники с особенностями развития получают поддержку от педагогов ЦЛП, которая помогает полноценно участвовать в жизни ансамбля. Например, освоить коммуникативные средства, которые помогут им лучше самовыражаться, или научиться пользоваться «Ютубом» для просмотра записей концертов и прослушивания музыки.

Очень скоро мы поняли, что нам нужен коммуникативный час — собрания, на которых будем обсуждать связанные с жизнью ансамбля темы. В обычном коллективе музыканты обмениваются эмоциями и мыслями в курилке или за чашкой чая. Но в джаз-бенде, где есть участники с особенностями развития, такая коммуникация не происходит спонтанно — ее нужно организовывать.

Мы создаем безопасное пространство, и ведущий структурирует беседу. Вначале обсуждаем прошедший концерт и планы, а после каждый может высказаться — и ему могут задать вопрос. Это позволяет поддерживать эмоциональный контакт и дает опору на отношения со значимыми взрослыми, без которой музыканты с ментальной инвалидностью просто не могут работать. Им очень важна здоровая среда для общения, которой у них нет порой даже дома: часто в семьях не принято обсуждать чувства и настроения.

В процессе работы у нас возникает много этических вопросов, для которых приходится на ходу искать решения. Предположим, педагогу-логопеду хочется посмотреть, что с мышцами языка у особого музыканта, а для этого надо заглянуть к нему в рот. В детских группах достаточно получить согласие семьи и провести осмотр на индивидуальном занятии. А во взрослых корректнее спросить разрешения и у самого участника.

Но и тут возникают трудности. Представьте, что вы играете в ансамбле, где один из музыкантов — проктолог. Вряд ли вам было бы комфортно обратиться к нему за консультацией. В итоге нам пришлось просить о помощи коллег из ЦЛП, которые не работают в ансамбле. Они провели осмотр, а его результаты наш логопед использовал на индивидуальных занятиях.

Педагоги джаз-бенда регулярно встречаются на педсоветах, где мы обсуждаем возникающие вопросы и затруднения. Например, однажды после концерта участник коллектива спустился со сцены, подошел к чужим столам и взял с них еду, потому что не имел подобного опыта. Я несу ответственность за это как руководитель коллектива.

Вместе с другими педагогами мы придумываем, как не допустить подобного: например, организовать перекус после выступления или подписать договор, где музыкант возьмет на себя обязательство не делать так. Это тонкая и сложная работа, которая остается скрытой от наших зрителей.

Также я беру на себя общение с семьями участников коллектива. Важно создавать условия, чтобы родственники были мотивированы сотрудничать с нами. С одной стороны, я оказываю родителям музыканта поддержку, с другой — ставлю границы, чтобы происходила сепарация и он мог получать новый опыт.

Я договариваюсь о выступлениях с джазовыми музыкантами и клубами — за эти годы было много отказов и молчания. Иногда солисты или клубы хотят сделать доброе дело и помочь, но им это невыгодно. Им неловко прямо сказать «нет», поэтому они сливаются тихонько.

Сейчас мы наладили связи со многими музыкантами и нашли свою нишу — дневные концерты выходного дня. В это время клубам обычно трудно привлечь зрителей, а наша аудитория охотно ходит. За вечерний прайм-тайм нам сложно конкурировать.

Мы выступаем в клубе Алексея Козлова, клубе «Эссе» и клубе Игоря Бутмана. Это хорошие джазовые заведения, куда трудно пробиться, и для нас это большое достижение. Уверен, это связано не только с тем, что у нас хорошая благотворительная история, но и с качеством исполнения.

Мы даем один концерт в месяц по воскресеньям, он длится около полутора часов. Выступления распланированы примерно на полгода вперед: летом я веду переговоры с клубами и солистами и составляю расписание до Нового года, а ближе к декабрю — до лета. В мае мы даем заключительный концерт сезона и, как преемственно детская организация, уходим на каникулы. Меня это не совсем устраивает, поэтому рассчитываю изменить.

Значительная часть наших зрителей — благотворительная тусовка. К нам приходят педагоги и социальные работники, родственники детей, которые занимаются в ЦЛП. Параллельно я веду музыкальные занятия в группе с тяжелыми множественными нарушениями развития, и когда родители узнали о нашем джаз-бенде, стали посещать концерт всей семьей.

В последнее время на наши выступления приходят завсегдатаи джазовых клубов, и это очень ценно. Часто после программы они говорят, что поражены. Обычно люди ожидают чего-то более авангардного, и у них вызывает уважение, что мы стараемся соответствовать стандартам.

Мы никогда не рассказываем о диагнозе отдельных участников. Все мы артисты и публичные люди: если сами участники хотят рассказать о своей особенности — это их право. На музыкантов разрушительно влияет, когда говорят, что это «ансамбль инвалидов», которые преодолевают себя. Я неоднократно видел, как это замыкает людей с особенностями развития, создает неправильную и неразвивающую ситуацию, толкает их к регрессу.

Представьте, что выступает беременная певица. Конферансье объявляет, что она на восьмом месяце, и просит не обращать внимания на ее немного неадекватное поведение из-за неровного гормонального фона. Если мы услышим такой анонс, это вызовет смущение: в публичное поле вынесли неуместную информацию. При этом никто не пытается скрыть беременность — точно так же и мы не изображаем, что инвалидности нет.

Билеты на наши концерты стоят от 500 до 1500 ₽. Родители и друзья музыкантов попадают на выступления бесплатно. Часть денег клубы забирают себе, и я считаю, что это правильно.

На ноябрьский концерт мы продали 30 билетов, а на первый концерт сезона — 60. В 2023 году начали сотрудничать с СММ-специалистом, который развивает наши соцсети и продажи.

Поначалу я договаривался с солистами бесплатно, но понимал, что этот ресурс когда-нибудь закончится. Последние два года мы платим небольшие гонорары — 2000—3000 ₽ за выступление. Сейчас с нами сотрудничает целая группа музыкантов, и мне важно строить нашу работу хотя и на благотворительных, но паритетных началах.

Остальной доход от концертов идет на нужды джаз-бенда: развитие соцсетей, рекламу, оплату труда звукорежиссеров, покупку и ремонт инструментов, новогодний мерч и подарки участникам коллектива. Все музыканты — и выпускники, и педагоги — получают после концерта небольшие гонорары в 500 ₽. Для ребят эта сумма имеет значение, поскольку важна для их социализации. Надеемся, что скоро нам удастся разрекламироваться и наладить продажу билетов, чтобы платить больше.

Психолого-педагогическую работу в джаз-бенде, и мою в том числе, оплачивает Центр лечебной педагогики.

Мы намерены и дальше развиваться как джазовый ансамбль и прожить максимально интересную жизнь. Я мечтаю делать музыкальные коллаборации с интересными известными исполнителями, организовывать тематические программы и даже писать свою музыку.

Хотелось бы получать приглашения на телевизионные шоу и покорять большие сцены. Несколько лет назад мы пробились на фестиваль «Калининград Сити Джаз», но поездка отменилась из-за коронавируса. Мечтаю о самостоятельных гастролях без родителей наших выпускников. У нас уже был подобный опыт: мы выбирались в дружественный дом отдыха, по утрам репетировали и снимали клипы, а после ходили в бассейн, на пикники, играли.

Еще одна идея — открыть джазовый клуб, давать там регулярные концерты и приглашать других исполнителей. Направлений для развития я вижу много, но на все нужны время и деньги.

Я смотрю в будущее оптимистично и верю, что занимаюсь нужным делом. Джаз-бенд Moonberry Jam дает участникам опыт общения и адекватной для их возраста деятельности. Мы создаем среду, где они могут взаимодействовать, работать, музицировать и, что важно, получать от этого удовольствие.

В джаз-бенде мы выстраиваем систему мотивации и границ, систему спроса и ожидания, где делегируем ответственность. Людям с особенностями развития трудно делать что-то непривычное, а мы создаем условия для выхода из зоны комфорта и даем развивающие задачи.

Если послушать старые записи, видно, какого прогресса добились наши музыканты вместе и каждый из них по отдельности. Сейчас они успешно играют с джазовыми солистами, порой без единой совместной репетиции, и выдерживают этот стресс. Когда-то в это было трудно поверить.