Как мне диагностировали врожденный порок сердца в 15 лет

До 15 лет я жила с врожденным пороком сердца, не подозревая о нем.

У меня никогда не болело в груди, я нормально переносила физические нагрузки и даже увлекалась большим теннисом.

Проблему выявили случайно — во время очередного медосмотра в школе. А уже через два месяца мне сделали операцию. Расскажу, как все прошло и как я чувствую себя спустя семь лет.

В моей школе ежегодно проводили медосмотры. Но в девятом классе обследование было более углубленным, чем обычно. Кажется, впервые в жизни мне сделали ЭКГ. Медсестра, которая снимала показания, попросила меня успокоиться, потому что мой пульс был очень высоким — 90—100 ударов в минуту. Это удивило: я и так не переживала и чувствовала себя нормально. Высокий пульс стал поводом направить меня в поликлинику к детскому кардиологу.

В поликлинике мне сделали УЗИ сердца, которое показало отверстие в одной из стенок сердца размером 8 мм. Официально диагноз звучал так: дефект крыши коронарного синуса. Кардиолог сразу сказал, что нужно делать операцию — других вариантов нет. Но чтобы развеять последние сомнения, мама решила проконсультироваться еще с двумя частными кардиологами.

Одного мы посетили в родном Томске, а к другому съездили в Новосибирск — в НМИЦ им. Мешалкина. Оба специалиста подтвердили, что операция необходима. Нам объяснили, что, если не устранить дефект, в будущем разовьются осложнения. В один момент сердце не выдержит и остановится. В лучшем случае без операции я доживу до 40 лет.

Следующие пару месяцев я сдавала разные анализы, затем нас направили на консультацию в больницу. Там назначили дату госпитализации — 8 августа 2016 года.

В больнице выдали памятку, как подготовиться к операции. В ней было написано, что нужно перевести в стадию ремиссии хронические заболевания и санировать полость рта.

У стоматолога я вылечила кариес на четырех зубах. Это обошлось в 13 000 ₽. Еще посетила лора, потому что у меня были хронический тонзиллит и синусит. Врач назначил лечение, чтобы избежать обострений в период операции: спрей «Назонекс», антибиотики внутрь и растворы для промывания носа. На лекарства мы потратили 3000 ₽.

До августа я продолжала наблюдаться у кардиолога в поликлинике. Врач периодически повторял УЗИ сердца и ЭКГ. За пару недель до госпитализации я сдала анализы мочи, крови и кала.

8 августа меня положили в отделение детской кардиологии. Там все было организовано очень комфортно. Несколько дней меня снова обследовали: брали анализы крови, сделали ЭКГ, рентген грудной клетки и КТ сосудов сердца с контрастом.

10 августа нас с мамой проконсультировал хирург. Он рассказал, как закроет дефект, какой наркоз мне дадут, сколько времени займет операция и как долго я буду восстанавливаться после нее. Но я так разнервничалась, что ничего не запомнила. Разговор прошел как в тумане.

Операцию назначили на 12 августа. Вечером накануне мне сделали клизму. Пожалуй, это была самая неприятная из всех подготовительных процедур. До операции строго-настрого запретили есть и пить. Перед сном я приняла душ и побрила подмышки и область паха.

Утро началось с недоразумения. Часов в девять в палату пришел анестезиолог и увидел, что я не готова к операции. Оказалось, что в утренней суматохе медсестры обо мне просто забыли. Врач пошутил, что сейчас заберет на операцию кого-нибудь из рассеянных сотрудниц. Мне быстро установили в руку катетер, потом попросили раздеться, укрыться простыней и выйти в коридор. Там уложили на каталку.

Медсестра вколола лекарство и спросила, сколько мне лет и чем я занимаюсь. Я начала отвечать, но меня хватило буквально на минуту — дальше я отключилась. Уже спящую меня отвезли в операционный зал. Операция продлилась часа три, ее сделали под общей анестезией.

Впоследствии в выписке я прочитала, что мне провели «пластику дефекта крыши коронарного синуса заплатой из аутоперикарда». Другими словами, дефект закрыли лоскутом ткани, взятым из оболочки сердца. На время операции сердце остановили и меня подключили к аппарату искусственного кровообращения. Орган заполняли специальным раствором, чтобы защитить сердечную мышцу от повреждений.

Следующее мое воспоминание — из палаты реанимации. Сначала я услышала голоса, потом почувствовала запах лекарств и открыла глаза. Взгляд упал на часы — было 13:50. Голова у меня горела, а стопам и кистям было очень холодно. Не знаю зачем, но я начала просить врачей подойти ко мне и дать руку. Возможно, кто-то из них со мной поговорил, этого я не помню.

Тело после операции слушалось плохо. Любое движение причиняло боль. Чтобы повернуться на бок, приходилось звать на помощь медсестру. Сама я могла только приподнять руки и ноги.

Вечером в реанимацию пустили маму. Мы поговорили минут десять. А когда она ушла, я разрыдалась. Спустя несколько лет мама призналась, что, выйдя из палаты, тоже не смогла сдержать слез.

Первая ночь после операции была худшей в моей жизни. К телу подключили разные датчики, которые отслеживали состояние. Через катетер вводили лекарства. Я не могла уснуть. В области сердца ощущалась постоянная давящая боль, как будто на грудь положили что-то тяжелое. Я тихонько плакала и мечтала о том, чтобы эта боль прекратилась. Медсестра сделала укол с обезболивающим, только после этого я ненадолго уснула.

На следующий день меня перевели в палату отделения кардиологии. Я была уверена, что смогу дойти до нее сама, но, как только встала, потеряла равновесие. Поэтому меня довезли до кровати в инвалидном кресле.

В тот же день кардиолог сказал, что нужно вставать и понемногу расхаживаться. Еще попросил делать упражнение с воздушным шариком, чтобы натренировать легкие, потому что, по его словам, после искусственной вентиляции они немного склеились. До конца госпитализации я гуляла по коридору, надувала и сдувала шарик до тех пор, пока не начинали болеть щеки.

Боль в груди с каждым днем затихала. Колоть обезболивающие я больше не просила. Периодически у меня брали анализы крови, мочи, делали УЗИ сердца и легких. Постоянно давали какие-то лекарства.

Через 12 дней после операции меня выписали. Дома я принимала нимесулид, «Кардиомагнил» и смазывала шрам на груди зеленкой. Я еще долго прислушивалась к ударам сердца. Казалось, оно стало биться как-то иначе — яснее и четче.

1 сентября я пошла в школу. Первое время быстро уставала. Но учителя знали, что у меня была операция, поэтому старались не нагружать. В остальном чувствовала себя нормально.

В феврале следующего года кардиолог разрешил мне ходить на уроки физкультуры. Сказал, что умеренные нагрузки будут полезны для сердца. Школьный физрук тоже когда-то перенес операцию на сердце, поэтому давал мне посильные упражнения. Когда одноклассники бегали, я ходила по залу кругами. Еще делала простую зарядку типа вращения руками, головой и наклонов вперед-назад.

К концу учебного года я уже чувствовала себя абсолютно здоровой. О прошедшей операции напоминал только шрам на груди.

Сейчас мне 23 года. Я хорошо себя чувствую и живу обычной жизнью: работаю, путешествую, занимаюсь спортом. Ограничений на физические нагрузки у меня нет. В зале я делаю упражнения, которые хочется. Как только чувствую, что устала, прекращаю тренировку.

До 18 лет я посещала кардиолога раз в полгода-год. Сейчас необходимости наблюдаться у врача нет. Иногда хожу к нему по своей инициативе, чтобы убедиться, что с сердцем все в порядке. Сдаю анализы крови, делаю ЭКГ, редко — УЗИ сердца.

Операцию провели по ОМС. Мы с мамой потратились только на предоперационную подготовку и лекарства, которые нужно было принимать после выписки.