Инклюзивный бизнес: мастерские для людей с ментальными особенностями

Меня зовут Маша Грекова, и вместе с командой я открыла инклюзивные мастерские «Простые вещи» в Петербурге — это пространство, в котором учатся и трудятся взрослые люди с различными особенностями развития.

У нас работают 50 мастеров с расстройствами аутистического спектра, синдромом Дауна и шизофренией. Сейчас работают шесть мастерских, где люди создают керамическую и деревянную посуду, тканевые сумки, мебель, украшения, блокноты и другие красивые вещи, которые можно применить в быту.

У нас НКО и гибридная система финансирования, состоящая из дохода от продажи продукции, которую мы производим, пожертвований и грантов. Сначала мы просто помогали ребятам социализироваться через ручной труд, а потом «Икея» сделала у нас корпоративный заказ для сотрудников. После этого мы начали выполнять такие заказы постоянно и для большего количества компаний. Это помогло трудоустроить ребят внутри мастерских, платить им зарплату и расширить площадь проекта.

За девять месяцев 2021 года мы получили 29,3 млн рублей. А в 2022 году планируем расширить площадь мастерских и открыть альтернативу привычному торговому центру — «Нормальное место» при поддержке «Севкабеля». Это будет пространство с кафе, мастерскими и магазинами, доступное для людей из самых разных социальных групп.

Расскажу, как мы к этому пришли.

Я жила в Калуге до 17 лет, училась в обычной школе и занималась психологией в центре дополнительного образования для старшеклассников. У меня получалось. Я выступала на научных конференциях, где рассказывала про эмпатию, и считала, что быть психологом — супер.

Я присматривалась к разным направлениям в психологии и спрашивала совет у преподавателей, куда идти учиться. Они настаивали на психиатрии, считали психологию несерьезным занятием.

Но меня пугала психиатрия. Это долго, сложно и очень ответственно, потому что пациентам нужно ставить диагнозы и назначать медикаменты. Было жутко представить, как ко мне, двадцатилетней девчонке, на прием придет сорокалетний мужчина с шизофренией. Я не верила, что смогу ему помочь.

В итоге я поступила на специальную психологию в Московский государственный психолого-педагогический университет. Это что-то промежуточное между психологией и психиатрией. Я занимаюсь людьми с особенностями развития, даю методические рекомендации, но не ставлю диагнозы и не выписываю таблетки.

В университете я поняла, что ребята с ментальными особенностями для меня интереснее людей с сенсорными и двигательными нарушениями. У них другой способ социализации, о котором мы ничего не знаем.

На первом курсе я прошла практику в детском саду для детей с множественными нарушениями развития. Множественные нарушения развития — это когда у человека повреждение не в одной сфере, например только ментальное или только сенсорное, а в нескольких — допустим, плохое зрение и аутизм.

После этой практики несколько студентов забрали документы из института — им было морально сложно работать. А меня эта практика как будто перенесла на другую планету. Рядом со мной сидели дети, которые не слышали и не видели, но по-своему взаимодействовали с миром — они использовали жесты, звуки, карточки для коммуникации.

До третьего курса я посещала по два детских учреждения в год: школы, интернаты, инклюзивные детские сады. Потом нас распределили на практику во взрослый колледж, где людям с ментальными особенностями помогали учиться, а потом трудоустроиться.

На вступительной лекции завуч предупредила нас: на территории заведения мы должны ходить только по двое, носить балахонистую одежду, не наносить макияж. Нам нужно быть внимательными, потому что студенты этого колледжа не контролировали свои реакции в ответ на сексуальное возбуждение. Декоративной косметикой я не пользуюсь с тех самых пор.

Внутри колледжа была керамическая мастерская. Меня удивило, что красивые вещи, которые делают люди, нельзя купить. Мозаики и посуду выставляли в местном музее или показывали на ежегодной ярмарке. Об этой ярмарке знали десять человек, а изделия продавали всего по 300 ₽.

Я не боялась студентов колледжа, мне было интересно наблюдать за ними. Случалось, что человек выходил из себя, когда ему что-то не нравилось. Но у меня были понятные инструкции, как себя вести — например, я могла отправить студента в комнату сенсорной разгрузки.

Мои друзья — не медики, боялись и говорили, что я страдаю ерундой.

Но проблема была не в них: вся система обучения и трудоустройства людей с особенностями развития в России довольно изолированна. При этом большинство из них могут выйти на открытый рынок труда, если степень нарушения не тяжелая.

Есть люди, которым нужна постоянная реабилитация и сопровождение, таким не нужно в открытое пространство. Но есть и способные к самостоятельной жизни, они не опасны и, если им помочь, справятся с социализацией.

Я начала искать другие инклюзивные места в Москве. Чаще всего они, как и тот колледж из практики, были закрытого формата. Мне было легко в них попасть, потому что я психолог. Но если бы любой другой человек в выходной день захотел провести время рядом с ребятами с особенностями развития и полепить из глины, нужно было бы подписывать договор волонтера на год.

Я узнала, что есть инклюзивные фестивали, но как такового знакомства на них не происходит. Тогда я посмотрела на опыт других стран и обнаружила открытые инклюзивные мастерские и кафе «Рея» в Грузии, Training cafe в Казахстане и по несколько таких проектов почти в каждом европейском городе.

Во время учебы я работала в антикафе «Циферблат» и была управляющей в «Доме на дереве». Так социализировалась в Москве — я только переехала из Калуги и никого не знала в новом городе. Платили небольшие деньги, зато была классная тусовка. Там я поняла, как устроено пространство и как организовать его самой.

Исходя из опыта работы в «Циферблате», мы с подругой на небольшие личные вложения арендовали помещение и открыли антикафе в Рязани. На тот момент я жила в Выхине, и мне было не так далеко добираться до точки. В Москве боялись что-то делать.

Считаю этот опыт плохим с точки зрения ведения бизнеса — мы прогорели и закрылись через год.

Тем не менее я разобралась, как открывать ИП и следить за отчетностью. И там мы впервые опробовали опыт инклюзивного проекта, когда устраивали мероприятия для детей с особенностями развития.

Потом я долго работала сопровождающей детей с ментальными особенностями и в какой-то момент поняла, что выгораю. Ошибка в том, что у меня не было супервизора, и мне никто не объяснил его значимость.

У всех психологов должны быть наставники, которые разбирают с ними сложные случаи. Они случались систематически: один парень кусал меня, когда ему становилось плохо, а я терпела, потому что, укусив меня, он успокаивался. Если бы я работала в лечебном центре, мне бы обязательно дали супервизора, но я практиковала в частном порядке и должна была позаботиться об этом сама.

Я прошла практику в «Центре лечебной педагогики» — старейшей организации, которая помогает детям с особенностями развития готовиться к школе. На тот момент центр возобновлял работу благотворительного фонда «Жизненный путь», и мне предложили позицию менеджера.

Там я не работала с людьми напрямую, но искала деньги на мероприятия, организовывала работу керамической мастерской. Фонд помогал взрослым, с которыми раньше я встречалась только на практике в колледже.

Моим тестовым заданием было собрать 480 000 ₽ на «Планете» — на керамическую печь. «Планета» — это краудфандинговая платформа, где объединяются разные организации для привлечения коллективного финансирования на разные проекты, не обязательно благотворительные. С собранной суммы нужно заплатить комиссию — 10%.

Я разобралась, как все устроено, и за две недели собрала нужную сумму: писала в профильные группы про людей с инвалидностью, в группы про керамику, ручной труд. Отправляла всем друзьям личные сообщения, просила рассказать о сборе на личных страницах. Я не спала и, кажется, не ела — у меня было маниакальное желание поскорее выполнить задание. В «Планете» меня заметили и предложили работать на полставки в качестве куратора благотворительных проектов.

Я увидела, как это работает — с какими иногда сырыми, а иногда точно проработанными идеями приходят люди. У меня были контакты по всей стране: утром я открывала компьютер и видела 10 заявок на какие угодно проекты. Я решила, что сама не буду собирать деньги на проекты с животными и людьми старшего поколения, а сосредоточусь на детях с инвалидностью и реабилитационных программах для них. Я консультировала людей по оформлениям и написаниям заявок.

Это не заявка на президентский грант, где ты распинаешься, прописывая все детали. А еще должно быть очень понятно, на что пойдут деньги.

Покупка печи — идеальный пример. Мы покупаем печь, за счет которой керамическая мастерская будет работать и приносить дополнительный доход. В смете лучше сразу прописать, какая нужна печь, сколько она стоит, сколько денег нужно на доставку и установку, какой процент от собранной суммы пойдет «Планете».

Это народное финансирование, и любой человек должен разобраться, на что его просят пожертвовать деньги.

В 2017 году, после окончания института, я переехала в Питер. Удаленно осталась работать в «Планете», что меня финансово поддерживало.

Я устала от Москвы, а в Питере появились близкие отношения. Мне нравилась скорость Питера — здесь я могла оставаться на завышенных скоростях, при этом город своей размеренностью балансировал мой темп.

Еще Москва настолько большая, что я не понимала, с кем должна быть знакома, чтобы на что-то повлиять. А в Питере за первые три года жизни познакомилась со всеми ключевыми людьми в благотворительности, и это происходило естественно. Постепенно я стала устойчива в социальных связях, и сейчас их хватает, чтобы делать все, что мне нужно.

В Москве я предлагала сделать мастерские разным благотворительным организациям, но ничего не получилось. Не раз ощущала на себе эйджизм — мне было 20, я приходила в учреждения, где трудились люди вдвое старше меня, и мы не находили общий язык, они считали меня человеком с улицы. А без поддержки я не могла запустить мастерские — боялась погрязнуть в бюрократии и не справиться.

Благодаря «Планете» я узнала много петербургских благотворительных организаций. Одной из них была анимационная студия «Да» — мои московские друзья настаивали на том, чтобы я с ними познакомилась. Студия «Да» занимается социальной адаптацией детей из неблагополучных семей, из центров временного пребывания и из психоневрологических интернатов. Помимо детских групп у них было несколько взрослых. Их методом была мульттерапия — когда дети сами создают мультфильмы и проживают сюжет через разные формы анимации.

Оказалось, что у нас много общих друзей, в подростковом возрасте мы ездили на одни и те же музыкальные фестивали, и это была понятная мне среда. Перед встречей я отправила им письмо, где описала идею «Простых вещей».

Потом встретилась с директором студии Ириной Соколовой, и она согласилась подать заявку на президентский грант от лица студии. Я сразу знала, что буду подаваться на гранты — не хотела влезать в кредиты и долги, а как работать с инвесторами, мне было непонятно.

Так моя идея стала частью команды студии «Да». Четверо мастеров стартовой команды совмещали работу в студии и в мастерских. И мы вместе составили первую заявку на грант.

«Простые вещи» — это название книги Марии Беркович, педагога-дефектолога из Петербурга. У нее есть одноименное пособие для специалистов и волонтеров, работающих с детьми и взрослыми с тяжелыми множественными нарушениями развития. Она была не против, что мы так назовем свой проект.

У фонда президентских грантов есть годовой бюджет на поддержку НКО. У конкурса балльная система, и оценки выставляют в зависимости от заявленной суммы. Если просить на проект 500 000 ₽, то для победы достаточно получить 60 баллов, а если идея требует 27 миллионов рублей, то нужно получить больше 80 баллов.

Я не могла зарегистрировать новое некоммерческое объединение — НКО — и подать заявку сама. Чтобы рассчитывать на большую сумму, НКО должно существовать больше трех лет. Поэтому я скооперировалась со студией «Да», и мы попросили 2 800 000 ₽ на год. Новой организации дали бы максимум 500 000 ₽.

Юридически «Простые вещи» — это проект внутри юрлица АНО «Да». Сейчас мы готовим свое отдельное юрлицо. Все продажи продукции мастерских проводятся через счет студии «Да», мы платим соответствующие налоги с дохода. У нас, как у НКО, страховые взносы снижены до 20,2%.

Мы написали заявку в октябре 2017 года и в конце декабря узнали, что выиграли. За год можно податься дважды — если бы мы ничего не получили, то повторили бы процедуру через полгода.

Мы заполнили заявку на сайте президентских грантов, приложили учредительные документы, расписали цели, задачи, актуальность мастерских. Рассказали о международном опыте инклюзивных проектов, описали, как наша идея решит проблему социализации людей с особенностями развития.

Еще мы заполнили информацию о команде и приложили смету в 2 869 302 ₽. Чем подробнее объясняешь, на что нужны деньги, тем больше вероятность их получить.

По гранту можно покрыть только часть зарплаты сотрудников, остальную сумму компания должна выплатить сама. Я писала заявку на грант, не имея опыта составления смет и высчитывания страховых взносов, поэтому на команду из семи человек, согласно смете, приходилось 150 000 ₽ в месяц. На деле эта сумма оказалась в два раза выше.

На тот момент у меня был один миллион личных накоплений — на машину. Этих денег хватило, чтобы полностью оплатить первые три месяца работы педагогов и сделать ремонт.

Аренда помещения могла обойтись нам в 150 000—200 000 ₽, но мы получили его безвозмездно тоже благодаря директору студии «Да» Ирине Соколовой.

После долгих и неудачных поисков Ира написала пост на «Фейсбуке» о том, что нам очень нужно помещение для четырех мастерских, минимум 100 м². Пост разошелся, и один из наших общих знакомых сказал, что у него есть 110 м² на Васильевском острове. На следующий день мы пришли посмотреть пространство: в нем были идеально ровные белые стены, ламинат на полу, два туалета и водоснабжение. Розетки были мощными — мы могли подключить нашу печь. Ни внутри, ни снаружи здания не было ни одного порожка, которые могли бы помешать людям на колясках.

Мы сделали ремонт почти полностью своими силами меньше чем за месяц. Нам нужно было разделить керамическую мастерскую, для этого мы построили перегородку из гипсокартона. Установили мебель — собрали стулья и столы, оборудовали туалет.

Еще мы расширили дверные проемы в туалете и на входе, потому что они были узкими. Из-за этого мы не могли сделать среду доступной и пригласить людей на инвалидных колясках. Это была самая дорогая часть работ, потому что мы ломали несколько стен и заново устанавливали проемы.

Мы построили четыре мастерские: кулинарную, швейную, гончарную и графическую. Позже появилась еще одна — столярная. Первые четыре направления появились одновременно, чтобы ученики могли сразу попробовать себя на разных станциях и найти свою сильную сторону.

Задача кулинарной мастерской заключается в том, чтобы кормить преподавателей, гостей и учеников. Мы занимаемся с 11 до 17 часов: утром составляем меню, потом идем в магазин за продуктами, приносим их в мастерскую и готовим.

И тут в его жизни появляюсь я, беру за руку и иду с ним в «Пятерочку». Эта «Пятерочка» за три с половиной года стала директивно-инклюзивной — им было некуда деваться. К ним за продуктами каждый день приходили одни и те же ребята, которые странно выглядели, брали предметы с полок, задавали много вопросов. Сначала некоторые продавцы закрывали перед нами кассу и просили перейти на другую, потом более-менее привыкли.

На оборудовании мы не пытались сэкономить и покупали новое. Нам нужно было четко отчитываться по гранту, а на б/у технику не всегда дают документы. К тому же мы понимали, что «Простые вещи» — долговечный проект и чем дольше прослужит инвентарь, тем лучше.

Хотя и новое оборудование тоже может выйти из строя. Как-то мы делали изделия на заказ, и в предпоследний день перед сдачей у нас сломалась печь. Пришлось арендовать печь на другом заводе и возить керамистов туда-сюда.

У нас в команде есть керамист-технолог, которая помогла найти необходимое оборудование и его заказать. Мы купили печь для обжига керамики, специальный стол для керамистов, швейные машинки, кухонное оснащение, чтобы ребята могли готовить и есть, и всякую мелочь типа стеллажей и расходных материалов — красок, глины, глазури, тканей.

Самой дорогой была керамическая печь — она стоила 200 000 ₽. Гончарный круг обошелся в 60 000 ₽. Правда, вскоре мы его продали, потому что не хватало преподавателей для индивидуальных занятий на круге. К тому же он занимал много места, а у нас на четыре мастерские было всего 110 м².

Мы выбрали другие способы лепки — литье и отминку в готовые гипсовые формы — это когда глину вминают в какую-то форму. Мы поняли, что это эффективнее гончарного круга. Еще приобрели гончарный стол за 40 000 ₽ — это большая дура на железных ногах, на которую можно кинуть пять килограммов глины, и она не рухнет. Две швейные машинки взяли по 20 000—25 000 ₽ за каждую.

У нас есть одна перегородка, которая отделяет пыльную керамическую мастерскую и печь от других зон. Все остальные мастерские — опенспейс, там расположены столы графистов, швейная и кухня.

Вместимость мастерских — 30 человек максимум, но сейчас к нам приходят на 15 человек больше. У нас стало тесно, переполнился склад, и мы ждем переезда, который случится зимой.

Я работала и организатором, и преподавателем в кулинарной мастерской. Я люблю готовить, но не училась на повара, просто делала это с папой, когда жила в Калуге. Среди других мастеров были два керамиста, две швеи и два художника. Все они были друзьями друзей студии «Да».

У них нет педагогического образования, но они отличные специалисты в своей сфере, знают, как сделать так, чтобы чашки не трескались при обжиге или как сшить сумку. Наши керамисты окончили академию Штиглица в Петербурге, кто-то преподавал детям мастер-классы по лепке из глины.

Конечно, перед началом работы я рассказывала педагогам базовые правила общения — что важна роль наблюдения за ребятами, что относиться к ним нужно на равных, обеспечивать безопасность пространства. Мы взаимодействовали между собой, решая вопросы на месте, так как я проводила в мастерской весь день.

Сейчас у нас в штате есть специалисты, которые помогают нам развиваться как проекту и коллективу. Есть методист, который описывает наши процессы: как все появилось и как идет работа в текущий момент по всем отделам — это нужно для передачи опыта другим проектам.

С супервизором мы вместе решаем трудные вопросы, рассуждаем о зонах роста по работе. С ним же мы обсуждаем эмоциональное выгорание, усталость, беспокойства. Еще есть социальный педагог, он проводит собеседования с новичками, записывает в мастерские, общается с ребятами и их родителями, составляет расписание.

Раньше мы оплачивали работу преподавателей по часам — они сами составляли расписание и норм по выработке не было. Сейчас час работы стоит 350 ₽ с учетом налоговых вычетов. На такой работе сложно проводить 40 часов в неделю, поэтому большинство трудятся неполный рабочий день и 3—4 дня в неделю. Все сотрудники трудоустроены в штат.

Мы со страхом ждали открытия: казалось, никто не поймет концепцию инклюзивного пространства — подобного в Питере не было — и не придет. Открытие назначили на 23 февраля 2018 года.

Разместили анонсы в социальных сетях, отправили пресс-релизы в «Такие дела», в благотворительные организации и в местные медиа. Одним пресс-релизом мы привлекли много внимания, и это означало, что затея имеет смысл.

На празднике было 100 человек, и из них 30% — люди с инвалидностью. Я стояла с папкой и записывала номера телефонов. Восемь учеников, которые занимаются с нами до сих пор, пришли с той вечеринки.

После я пыталась познакомиться с директорами коррекционных школ в Питере, чтобы они отправляли выпускников своей школы к нам в мастерские. Мы жали друг другу руки, но дальше ничего не происходило, потому что доверия к нашей организации на тот момент не было. Этот способ продвижения не сработал. Возможно, я снова оказалась для них непонятно кем.

Я рассчитывала, что мы сразу наберем 24 человека, но на первое занятие пришли восемь ребят, и больше пополнения не было. У меня опускались руки. Я думала, что ничего не получилось, и пообещала себе «дожить» до конца гранта и распустить команду.

30 марта я праздновала день рождения. Мой друг-журналист написал обо мне текст и попросил разрешения отдать его в «Такие дела» или в «Русский репортер». Я смутилась и отказалась — в нем было много личной информации и написано эмоционально. Друг сказал, что я жадина, и разместил пост в «Фейсбуке». Тот текст перепостили почти 10 000 человек.

Ко мне в друзья в «Фейсбуке» попросились 5000 человек, писали личные сообщения в духе: «Выходи за меня замуж». Другие спрашивали, куда отправлять деньги, говорили, что я святая. Я не понимала, что происходит, это было странно.

Через два месяца мастерская была укомплектована, а у нас появились дополнительные деньги — донаты. До этого мы жили на мою зарплату на «Планете», плюс я сама покупала продукты для восьми ребят и семи педагогов.

С нами работают люди с ментальными особенностями: РАС — расстройства аутистического спектра, синдромом Дауна, шизофренией и другими. Они не могут выйти на открытый рынок труда сейчас, но, возможно, начнут работать без нашей помощи через несколько лет. Как правило, это одинокие люди, которые живут с пожилыми родителями. Им нужна социализация и поддержка сообщества.

В нашей графической мастерской трудится художник Слава. Когда он к нам пришел, то ни с кем не общался, он был взрослым человеком совсем без друзей. Слава никогда не рисовал и вдруг именно у нас, в графической мастерской, полюбил это дело. Многие работы Славы стали узнаваемым стилем «Простых вещей», а его картины выставлялись в Русском музее. Но главное, что у Славы появились друзья, и, например, как-то к нему в гости пришел Федя, тоже наш художник.

Часть людей приходится отсеивать, например мы не берем людей с агрессией и аутоагрессией — это когда человек начинает вредить самому себе, например кусать руку до крови. Таким людям нужно сопровождение, мы его обеспечить не можем. О том, что у человека есть агрессия, я узнаю от его родителей или на собеседовании.

Еще мы не берем людей с незначительными нарушениями — при правильной коммуникации они могут сами работать уже через пару месяцев. Таких ребят перенаправляем в другие организации — в «Работу-i». Это центр трудоустройства выпускников детских домов и молодых людей с ограничениями по здоровью, например с нарушениями слуха.

Ребята не платят за занятия. Я прошу их отдавать деньги только за продукты для обеда — 150 ₽ в день, которые не индексируются уже три с половиной года. Человеку это помогает понять, что еда не прилетает с небес, а покупается в магазине и оплачивается на кассе.

Долгое время, чтобы записаться в мастерскую, нужно было позвонить мне на личный телефон. В любой момент мне могла набрать женщина и попросить помочь ее сорокалетнему сыну, который последние двадцать лет не выходит из дома. Как чувствительный человек, я сразу начинала искать варианты в ущерб интересам других членов мастерской.

Сейчас порядок приема такой: человек проходит собеседование, потом у него есть две недели на тест на всех направлениях. Если ему не нравится столярка, например, из-за шума, или у него шизофрения и он не может резать зеленые предметы, мы исключаем из его программы столярную и кулинарную мастерские.

После двух недель стажировки определяем расписание — сейчас это от 3 до 5 занятий в неделю. Затем два месяца человек учится, в это время ему уделяют больше внимания, чем остальным. Потом подбираем программу оплаты труда и трудоустраиваем в мастерские.

Ребята участвуют во всем рабочем процессе, но у всех индивидуальные пути развития — мы называем их картами или маршрутами — в зависимости от возможностей и навыков. Например, есть мастера, которые могут сделать кружку полностью: от состояния глины до готовой к продаже. А есть те, кто может только слепить форму.

Во всех мастерских есть правила, которые обязательно нужно соблюдать. Мастера тщательно за этим следят — это одна из главных частей рабочего процесса. С техникой безопасности мы знакомим на входе и поддерживаем дальше. Еще летом мы всей командой дополнительно проходили курсы оказания первой медицинской помощи — для большей уверенности в команде.

Есть разные программы кратковременных и долговременных стажировок, которые организовывает комитет по труду и соцзащите Петербурга. Мы в них вписываем наших ребят, и комитет оплачивает им стажировки. То есть мастера работают у нас, комитет отправляет нам деньги, и из этих средств мы выплачиваем мастерам зарплату. В нашей команде работает человек, который координирует участие в этой программе.

Бизнес, у которого в штате больше ста сотрудников, обязан принимать на работу 2,5% людей с инвалидностью от средней численности работников. На эти места могут претендовать и некоммерческие организации: то есть НКО может предложить человека с инвалидностью на рабочее место. Как правило, бизнесы обращаются к нам, чтобы арендовать рабочее место — ребята работают у нас, а компании платят им деньги.

Сейчас у нас трудоустроены 36 человек, и они регулярно получают по 18 000 ₽ на руки в месяц. Эта сумма равняется МРОТ и выше быть не может, иначе ребята потеряют пенсионные надбавки.

Столярка находится на территории кластера «Завод 34», и за это помещение мы платим аренду. Это шумное производство, которое занимает много места, поэтому ему нужно отдельное помещение.

В мастерскую могут попасть не все: в основном в ней трудятся люди с нарушениями интеллектуального развития, например с диагностированным аутизмом, но не с какими-то поведенческими особенностями. Люди с нарушениями интеллектуального развития могут делать простые задачи, они стабильны, и у них нет резких вспышек агрессии. Чем опаснее производство, тем серьезнее относишься к тому, кто туда заходит.

Чтобы открыть столярную мастерскую, мы рассчитывали получить деньги из фонда президентских грантов. Написали заявку на три миллиона рублей, но решили не дожидаться результатов и начать строительство за счет пожертвований. Я снова обратилась к краудфандингу и собрала 600 000 ₽.

600 000 ₽

я собрала на открытие столярной мастерской через краудфандинг

Деньги потратили на несколько месяцев аренды, коммуналку и переоборудование помещения. Затем я узнала, что грант одобрили, и мы доделали ремонт, а также получили возможность оплачивать аренду. Провели воду, поставили туалет, на втором этаже обустроили кухню, чтобы ребята могли отдохнуть и поесть, не дыша пылью.

Летом 2018 года я выступала на эйчар-форуме с рассказом о корпоративном волонтерстве и познакомилась с эйчарами «Икеи». Им понравилась наша продукция, и они попросили сделать подарки для сотрудников к Новому году.

«Икея» подтолкнула нас к тому, чтобы придумать дизайн и стать более стабильными — нам надо было сделать 400 одинаковых чашек, когда раньше ребята в мастерской лепили что хотели. Керамисты разработали формы, цвета, и мы перестали быть похожими на ярмарку мастеров.

До сотрудничества с «Икеей» мы определяли цену продукта так: сколько заплатишь, за столько отдадим. Сейчас рассчитываем себестоимость и делаем надбавку, исходя из потребностей. Например, нам нужно, чтобы столярка заработала 400 000 ₽ в месяц и окупила зарплату педагогов, аренду, материалы и коммуналку, поэтому наши вещи должны стоить столько-то.

После сотрудничества с «Икеей» мы сделали корпоративный каталог, и к нам по сарафанному радио пришли еще четыре заказчика. Мы не занимались активным поиском клиентов и не рассылали коммерческие предложения. Все находили нас сами: одна транспортная компания покупала подарки для партнеров и дарила их 10 другим транспортным компаниям. На следующий Новый год к нам обратились три новые транспортные компании.

Я стараюсь найти баланс между скоростью и ценой: иногда мастера участвуют во всем цикле производства, тогда финансово мы выигрываем. Когда поджимает время, отдаем пошив одежды и печать принтов на аутсорс. Я принимаю решение в зависимости от срока. Например, если к первому декабря надо сделать 400 скворечников, то подумаю, успеем или нет.

Найти фабрики, которые возьмутся за заказ, нам не сложнее, чем другим. Специальных условий для нас нет. Мы всегда рассказываем, кто мы и что делаем, и если у менеджера производства заколет сердечко, он сделает скидку, но это не обязательно.

У нас нет системы вывода прибыли — мы НКО и не можем выводить прибыль: все деньги, которые зарабатываем, идут на развитие инклюзивных мастерских.

У нас четыре канала продаж: корпоративные продажи, интернет-магазин, кафе «Огурцы» и розничные магазины партнеров. Большая часть прибыли формируется за счет корпоративных подарков. Самая горячая пора — с сентября по декабрь, все остальные праздники не так активны.

Еще наша продукция продается в 20 розничных точках в Петербурге. О том, чтобы мы стояли у них на полках, договаривались фандрайзеры — это наш небольшой отдел, который ищет партнеров и тех, кто готов в нас инвестировать.

Самая прибыльная точка продажи — наше инклюзивное кафе «Огурцы», которое появилось в 2019 году. В месяц через него продаем сувениров на 250 000 ₽. За сентябрь 2021 года мы заработали на продаже товаров из мастерских 1 506 103 ₽.

1 506 103 ₽

выручили мастерские за сентябрь 2021 года

После победы в гранте мы продолжаем отчитываться за потраченные деньги перед фондом президентских грантов и перед Минюстом — публичный отчет висит на сайте «Простых вещей».

В феврале 2021 мы попросили у фонда президентских грантов 19 млн рублей на развитие мастерских и проиграли. Вообще, мы участвуем в разных грантах, но в ФПГ понятная грантовая политика, в них можно участвовать регулярно, и дают большие суммы.

Денег оставалось на четыре месяца работы, и так как доходы мастерских не перекрывали все затраты, я предложила друзьям в «Фейсбуке» подписаться на регулярные пожертвования. Параллельно мы начали активнее продавать вещи онлайн, настроив таргетированную рекламу, взяли пиарщика. Начали вести соцсети, отправлять рассылки, активнее выступать на конференциях.

Так прожили полгода, пока не подали следующий грант. В марте мы четче и подробнее составили заявку, увеличив сумму до 27 млн рублей и срок до полутора лет.

На этот раз мы подробно описали, что хотим заниматься передачей опыта, сделаем методичку, чтобы проекты в регионах могли повторить наш опыт. В заявке мы указали, что введем индивидуальные маршруты для каждого мастера — то есть будем отслеживать прогресс ребят.

В прошлой заявке мы это не прописывали. Еще, думаю, нам помогло, что каждый пункт в заявке мы описывали проект ровно по тем критериям, которые указаны на сайте Фонда президентских грантов. Через три месяца мы получили деньги.

В этом году создадим методичку и будем активно звать к себе предпринимателей обмениваться опытом. Методичка будет бесплатным сервисом, из которого можно будет узнать, как открыть подобные мастерские в своем городе. Мы опубликуем смету всех расходов и пошаговую инструкцию, основанную на нашем опыте.

Уже начали прорабатывать индивидуальные карты. По сути это анкета, которую заполняет новый мастер. Дальше социальный педагог наблюдает за мастером и его прогрессом. Например, когда к нам пришел Слава, он вообще не рисовал, а сейчас он художник. Этот рост и изменения важно отслеживать. Мастеров скоро станет в три раза больше, и нам нужны персональные маршруты, чтобы сохранить возможность развивать каждого человека.

В следующем году мы откроем «Нормальное место» при поддержке «Севкабеля» — это будет объединение благотворительного магазина «Спасибо», инклюзивного кафе «Огурцы», мастерских «Простые вещи», студии «Да» и «Перспективы» — организации, которая занимается трудоустройством, образованием, юридическими консультациями людей с инвалидностью. У них есть арт-студия, в которой ребята из интерната создают искусство и потом выставляются на европейских биеннале. Туда же переедут все наши мастерские.

Мы объявили сбор денег для проекта на краудфандинге и за два месяца собрали 1 453 000 ₽. Правда, общая смета у нас на 40 миллионов, остальные деньги будем собирать, привлекая партнеров. Нас уже поддерживают компании «Леруа Мерлен», «Икея», «Тиккурила», и мы продолжаем фандрайзинг.