«Не хочу слышать фразу „почему так дорого“»: сколько зарабатывает реабилитолог

Т⁠—⁠Ж продолжает рассказывать о профессиях читателей и доходах, которые они приносят.

Герой этого выпуска к концу учебы в медицинском университете разочаровался в работе хирурга и ушел в реабилитацию. Он рассказал о том, много ли приходится тратить, чтобы преуспевать в быстро развивающейся области, почему он не хотел бы работать в государственной клинике, какие месяцы у реабилитологов самые загруженные и реально ли после тяжелой травмы восстановить здоровье полностью.

В детстве в моем окружении медиков не было, и представления о профессии врачей черпались исключительно из сериалов, а поскольку я ребенок девяностых, это была «Скорая помощь». Существовало клише, что каталка должна непременно влетать в приемное отделение, где 25 человек кого-то спасают. У меня это вызывало восхищение: медицина казалась мне делом для избранных, а врачи — людьми-богами.

К тому же мне всегда хотелось помогать другим, и в итоге я поступил в Первый медицинский институт в Москве. Сначала о специализации я не думал. На самом деле из 750 первокурсников, может быть, всего трое знают, чем конкретно хотят заниматься после университета, и то лишь потому, что они врачи в седьмом поколении. Оставшиеся 747 находятся в поисках: первые четыре курса — это общие дисциплины, и как раз во время занятий формируется интерес к какой-то специализации. Я всегда знал, что моя работа будет связана с чем-то глобальным: травматологией, реабилитацией и подобным. На тот момент у нас был хороший знакомый — хирург-травматолог, его пример повлиял на мой выбор специальности.

Во время обучения в институте практика у нас была только по собственной инициативе. Благодаря знакомому после первого курса я пошел на практику в операционную в травматологии. Не могу сказать, что это было до конца осознанное желание, скорее меня подталкивали старшие товарищи. В результате я раньше всех начал постигать азы профессии.

Параллельно с медицинским институтом я учился в спортивном университете на специальности «Адаптивная физическая культура». Я сам всегда занимался спортом: прыжками в воду, плаванием, акробатикой, борьбой. Мои родители — профессиональные тренеры, и всю эту спортивную жизнь, в том числе с травмами, знают изнутри. К тому же они в спортивном университете преподают. Мы обсудили на семейном совете, чем мне заниматься в будущем, как максимально развиться в профессии, и решили, что профильное образование поможет расширить мои возможности.

Так все и срослось. Родители помогали с оплатой учебы — около 15 000—20 000 ₽ в год. Я учился на заочном отделении. Моими однокурсниками в основном были довольно взрослые люди, я оказался самым младшим. При этом медицинское образование было не у всех: кто-то работал в спортшколах, кто-то был тренером или педагогом. Некоторые после спортуниверситета пошли в медучилища или колледжи.

Какие-то предметы, которые я уже сдавал в мединституте, мне просто перезачитывали, но были и специфические дисциплины. Например, в мединституте был предмет «Гигиена», но на лечебном факультете ему уделялось не так много внимания, поскольку это непрофильная история. А в спортивном университете у нас даже шло разделение на несколько курсов: «Гигиена труда», «Общая гигиена» и так далее.

Спортуниверситет давал мне понимание прикладных навыков именно касательно спорта, при этом опыт работы с людьми с инвалидностью и травмами я скорее получал в мединституте: во время практики хвостиком ходил по больнице за своими товарищами, смотрел, что они делали, помогал им.

На третьем курсе я начал работать медбратом в травматологическом отделении, получал около 8000—10 000 ₽. Когда учеба подходила к концу, я понял, что хирургия мне неинтересна, скучно постоянно делать одни и те же манипуляции. Пациенты обращаются со стандартным набором травм, и каждое дежурство — это довольно типичные случаи, одни и те же 10—12 диагнозов: переломы, ушибы, ссадины, разрывы связок. Зима начиналась с падения на руку, в основном падали пожилые люди, часто они ломали шейку бедра. Бывали, конечно, и какие-то исключения, но они встречались раз в десять операций.

В это время реабилитация набирала обороты. Начали приезжать специалисты из-за рубежа, они обучали новым методам работы. С повышением уровня образования и понимания болезней выяснилось, что во многих случаях можно применять нехирургические методы восстановления. Например, я работал в отделении малоинвазивной хирургии, куда чаще всего попадали люди с разрывами связок, повреждениями менисков и прочим. И оказалось, что качество жизни этих пациентов часто можно вернуть без хирургического вмешательства.

На тот момент реабилитация чаще применялась именно в спорте, а соответствующие услуги оказывали немногочисленные частные центры, которые скопировали модель европейских клиник. И нам с товарищами пришла идея предложить реабилитацию и простым гражданам: они ведь тоже увлекаются футболом, катаются на лыжах и получают такие же травмы, как профессиональные спортсмены. В 2011 году товарищи открыли частный центр, который специализировался на реабилитации, и пригласили меня как специалиста. Моя зарплата составляла 30 000 ₽.

На тот момент знания по реабилитации у меня были скорее теоретические: когда пациенты выписывались из стационара, им выдавали рекомендации. После операций они регулярно приходили на диагностику, и там им тоже выписывали назначения: какие упражнения добавить, как вести себя дальше.

При этом у меня было медицинское понимание процессов в организме, а это играет очень большую роль. Я видел, какую нагрузку можно давать, а какую нельзя, когда и что должно зажить, когда можно наступить на ногу или поднять руку. А с точки зрения спорта я понимал, какого рода воздействие ускорит процесс восстановления. Мне помогала компиляция всех моих навыков, знаний и опыта, плюс у меня были наставники — я все-таки был под определенным контролем и мог обратиться за советом.

Мне пришлось нарабатывать методику, собирать ее из многочисленных источников — порой полярной направленности, что-то менять, что-то изобретать, где-то брать за основу западный опыт. Я знаю немецкий и ездил в командировки, в том числе в Германию, так что у меня была возможность посмотреть, как реабилитация выглядит за границей.

Некоторые девайсы в Германии значительно доступнее для обычного человека. Например, послеоперационные приспособления — ходунки, костыли и прочее — чаще оплачивает страховая, а у нас все за свой счет. Лет семь назад в Германии уже активно использовалась стабилизационная платформа, в России тогда ее можно было встретить только в каких-то частных клубах и реабилитационных центрах. Но поскольку эта область тогда стремительно развивалась, что-то новое появлялось каждый день, так что нельзя сказать, что где-то уже были стопроцентно верные схемы реабилитации в конкретных случаях.

Я старался перенести некоторые практики в Россию, сделав их более доступными. И тут речь идет не только о приемлемой для обычных граждан цене, но и, например, о выборе оборудования: тратить на него миллионы мы не могли, но оно должно было соответствовать нашим требованиям в плане качества. Сейчас в отношении оснащения разницы практически нет, в Европе только более разнообразны мелкие девайсы: шары, резинки, грузы.

Сначала к нам обращались люди, которые два-три раза в неделю занимаются спортом, регулярно играют с друзьями в теннис, баскетбол, пляжный волейбол и так далее. Постепенно нашими пациентами стали не только любители активного образа жизни, расширились возрастные рамки: профессиональным спортсменам, как правило, 20—30 лет, а у нас появились клиенты и младше, и старше. Соответственно, расширился и спектр проблем, с которым к нам приходили, нужно было осваивать какие-то более простые навыки. Для обычного человека нет необходимости придумывать упражнения, которые введут его в спортивную жизнь. Нужно было вспомнить основы ЛФК СССР и всего мира: обычные поднимания рук, ног и так далее. Движения, которые необходимы в обычной жизни: взять чашку с полки, надеть одежду.

Реабилитация — это обширное понятие. В некоторых случаях это полное восстановление исходных функций организма, а в некоторых — улучшение имеющейся ситуации. Она используется практически в каждом направлении медицины, после операции или вместо нее, чтобы избежать осложнений и быстрее вернуться к привычному образу жизни. Например, если мы берем неврологию — различные заболевания ДЦП и все, с этим связанное, — то это адаптация людей к жизни. А если речь об инсульте — то возвращение исходных навыков и улучшение того из утраченного, что можно восстановить. В рамках травматологии — возвращение человека в строй. Специальные устройства и техники сейчас используются после любого рода операции, будь то пластика половых или пищеварительных органов или блефаропластика.

Десять лет назад в реабилитации существовало два огромных кластера — неврология и травматология. Сейчас каждый реабилитолог исходит из того, где он начал свой профессиональный путь: если он был спортивным врачом, то идет в реабилитацию спортсменов, работал в ортопедии — идет в травму, невролог — в неврологическую реабилитацию. Некоторые кластеры объединяются: например, косметологическая реабилитация и пластическая хирургия.

Я сейчас в основном работаю с травматологией и неврологией, причем последняя меня занимает даже больше. Для меня это нечто новое и интересное, кроме того, когда мы подходим к реабилитации со стороны неврологии, порой получается решить больше вопросов, чем когда используется чистая механика.

Раньше упор в реабилитации делался как раз на механическую часть: массаж, физиотерапию и прочее. Все это используется и сейчас и по-прежнему неплохо работает — правда, физиопроцедуры стали совершеннее. Но в целом благодаря лучшему пониманию основ физиологии и анатомии появилось множество более действенных методик: в основном это мобилизации и различные самостоятельные упражнения, с помощью которых пациент учится слушать и слышать, как управлять своим телом. Прогресс в этой области можно сравнить с эволюцией микроскопа: сто лет назад через него можно было разглядеть в общих чертах только очень большие клетки, а сейчас появились электронные приборы, мы видим все до мельчайших подробностей, и это меняет наши представления о многом. Так же и в реабилитации: чем больше каких-то открытий, тем более совершенными становятся методики.

При этом восстановиться после серьезных травм на 100% все равно пока невозможно: темп и ритм жизни меняются, появляются какие-то ограничения. Например, если раньше человек играл в футбол пять раз в неделю, ему, конечно, нужно будет сбавить обороты. В принципе, часто люди получают травмы именно из-за слишком больших нагрузок. Это случается либо по глупости, либо из-за несовершенства тела: стокилограммовые мальчики бегают на футболе, девочки на второй раз на йоге или пилатесе начинают гнуться, вот их и скручивает в бараний рог или они что-то рвут.

Самые занятые месяцы у реабилитологов — это март — апрель и октябрь — ноябрь, а не зима, как можно подумать. Надо понимать, что если человек упал и сломал руку, то он сначала оперируется и на время выпадает из жизни. Соответственно, восстановление сползает на месяц-два. А планово люди в основном оперируются весной и осенью, это самый благоприятный период: не жарко и не холодно. Зимой особо на костылях не походишь, а летом высок риск осложнений, да и просто неприятно — жарко, потеешь, это не самое комфортное ощущение, если, например, носишь компрессионные чулки. Хотя сейчас и летом оперируются: часто у людей на работе загрузка ниже и можно себе позволить лайт-режим.

Я бы сказал, что для профессии реабилитолога нужно хотя бы базовое медицинское образование. Без него очень сложно подходить к проблеме комплексно, поскольку не видишь объемной картины. Сейчас курсы реабилитации предлагают даже в фитнес-центрах и спортклубах, но тут стоит быть осторожнее, сначала нужно обязательно обратиться к специалисту и пройти диагностику. Если сразу пойти к фитнес-тренеру, который не до конца понимает клиническую картину или не обладает нужными знаниями, но занимается реабилитацией, то можно усугубить травму.

Самое трудное в моей работе — это объяснить необходимость реабилитации. Порой люди думают, что, позанимавшись две недели, можно полностью вылечить последствия инсульта, но на самом деле это долгая и муторная работа, на нее может уходить до полугода. Травмы тоже бывают разные, не всегда возможно сразу же давать полную нагрузку, необходимо ждать подходящего момента. Специалист должен доступным языком объяснить пациенту, что с ним происходит, почему ему нужна реабилитация и каким образом она работает. Люди бывают разные: кого-то надо пожалеть, кому-то — объяснить все очень конкретно, кому-то, наоборот, максимально расплывчато. Одним достаточно того, что с ними просто поговорили, им уже от этого легче, другие стремятся скорее взяться за дело. Поэтому все индивидуально, в каждом случае рассматриваешь психотип человека. Как правило, уже с первых минут понимаешь, на что он нацелен и каким образом лучше проводить беседу.

Бывает, нужна не только физическая, но и психологическая реабилитация. Одна из нарастающих проблем современности — это стресс, депрессии, эмоциональное выгорание. Тут у меня есть собственные наработки, в том числе аппаратные методики и дыхательная гимнастика. Люди учатся дышать в йога-студиях, но на самом деле, как только ты объясняешь им, как это работает с точки зрения науки, йоги теряют работу, потому что при таком подходе можно научиться быстрее. Мы с коллегами и сами пользуемся этими методиками — это помогает поддерживать здоровую психологическую форму.

Иногда пациенты бросают занятия. Ситуации бывают разные, и не всегда дело в психологии, у кого-то могут просто закончиться деньги. В таких случаях мы стараемся найти компромисс, дать какие-то рекомендации, чтобы человек мог выполнять упражнения дома и продолжать реабилитацию.

Уже 11 лет я работаю в медицинском центре, куда устроился после института. Долгое время это место меня устраивало: тут есть все условия для развития, можно ездить в командировки, посещать форумы, обучение и так далее.

Это частная организация, что для меня плюс, поскольку я не люблю стандартов, а в государственной медицине с ними сталкиваешься часто. В госбольницах ограниченный бюджет, на него закупаются какие-то определенные аппараты, и специалисты работают уже в рамках возможностей этих аппаратов. Конечно, многое зависит от того, насколько сами работники заинтересованы в своем развитии. Профессия реабилитолога порой требует творчества, нестандартных решений, усовершенствования методики, а госучреждения немножко морально стачивают энтузиазм, происходит профдеформация. Плюс госструктуры требуют довольно объемной документации, много времени тратится на нее. И наконец, пациенты не могут посещать такие больницы месяцами, им назначают процедуры на две недели, например, а за этот срок иногда успеваешь сделать очень мало, к некоторым проблемам нужен более системный подход.

В центре, где я работаю, оборудованы кабинеты ЛФК, они напоминают спортзалы. Это открытые пространства, где ты можешь в комфортных условиях заниматься тем, чем необходимо: проводить тренировки, делать массаж.

Стандартные спортивные тренажеры мне не нужны, наша работа устроена по-другому: я восстанавливаю функции организма, и, если есть уверенность, что в дальнейшем человек может заниматься самостоятельно, он просто покупает абонемент в спортзал. Мне нужны наборы резинок, шведская стенка, специальное оборудование. Самое дорогостоящее — это аппаратура, которая помогает восстанавливать функции нервной системы. Это могут быть тренажеры с биологической обратной связью, стабилоплатформа — человек встает на этот прибор и ногами «управляет» прицелом или гоняет зайчика слева направо и взад-вперед, идет работа с вестибулярным аппаратом и нервной системой.

Еще около 30 000 ₽ в месяц тратится на расходники: датчики, провода, вату, тампоны, спирт, салфетки, простыни. Но это если прямо полностью обмотаться и постоянно все ломать, а при разумном использовании можно уложиться в 5000—10 000 ₽.

Подъем у меня в 05:30 — многим пациентам удобно начинать в 07:00 перед работой, учебой, пробками. Я работаю посменно, время зависит от расписания пациентов. День чаще всего разбит на полутора- или двухчасовые приемы, это время одного полноценного занятия. Между ними могут быть паузы. Например, с 12:00 до 14:00 обычно относительно мертвые часы: люди в это время чаще заняты. Больше пациентов вечером — они могут приехать после работы и заниматься час-полтора.

Иногда в графике появляются выездные пациенты, которые по разным причинам не могут приехать на занятия. Приходится подбивать день, чтобы сделать все в центре, уехать и уже не возвращаться либо, наоборот, успеть вернуться и продолжить работу. С собой таскаю два рюкзака оборудования: это может быть компьютер с датчиками, тейпы, необходимые тренажеры, стабилоплатформа, иногда приходится везти с собой даже массажный стол. Но тут особых проблем нет: оборудование достаточно портативное, тем более везешь его на машине.

Естественно, цена выездной работы выше, все-таки тратится бензин, нужно больше времени. Если полуторачасовой прием в центре стоит от 3000 ₽, то цена на выездную работу начинается от 5000 ₽.

Реабилитация, как и медицина в принципе, — это постоянная работа на ногах, мелкие передвижения по кабинету, ненормированные перерывы.

В среднем у меня бывает от трех до пяти пациентов в день, иногда семь, если у кого-то из них сокращенные занятия или консультация. Курсы реабилитации обычно длятся 12—14 дней, это стандарт, выведенный опытным путем. Он завязан на определенных физиологических процессах. Но вообще всегда все индивидуально: с кем-то работаешь раз в три дня, с кем-то — две недели подряд. Бывают пациенты, с которыми проводишь тренировку, даешь им задания и отпускаешь их на неделю.

Курсы реабилитации пациентов часто наслаиваются, так что выходных практически нет, а если и есть, то плавающие. Конечно, мы сами выбираем такой график, никто в этом не виноват. Отпуск тоже зависит от желания и возможности работать.

Среди моих пациентов были и профессиональные спортсмены, и девушки из ансамбля «Березка». Но самые запоминающиеся — более общечеловеческие истории, потому что люди без специальной физической подготовки эмоциональнее реагируют, а для спортсменов тренировки, соревнования и травмы — это обыденность.

У меня был пациент, который порвал четыре связки в коленном суставе, участвуя в шоу Red Bull Flugtag. А после реабилитации он в Непале покорил вершину высотой 6000 метров. Катается по 30 километров на велосипеде, роликах, кайт-серфе и все время присылает мне фотки, дразнит меня. Я его, бывает, осажу: «Тебе бы надо остановиться, так нельзя». А он отвечает: «Ну не оторвалось же». Так себе достижение.

Самый кайф получаешь от вроде бы рядовых ситуаций: когда восстанавливаешь маленького ребенка и он после курса реабилитации начинает поднимать голову, тянуть руки к родителям, улыбаться, понимать, что ему говорят. Людям, которые никогда не сталкивались с аутизмом, ДЦП, различными генетическими заболеваниями, такое понять сложно, но для этих детей сказать новое слово — это как открыть новый мир. Только те, кто в теме, осознают, насколько это важная победа. И каждый раз это огромная радость. Ну и удовлетворение собственного профессионального эго, не без этого.

Подработка — это когда между основными пациентами в графике можешь принять кого-то срочно, по просьбе или по знакомству. Чаще всего тут работает сарафанное радио. Не могу сказать, что таких случаев много, а заработок чаще всего зависит от того, насколько сложная ситуация. Бывает, просто консультация, а бывает, обращается человек с больной спиной, его скрутило, и приходится выжимать из себя два часа мучений. За физическую нагрузку я могу позволить себе взять как за полноценный прием.

Оплата труда у меня условно сдельная: оклад — 20 000 ₽, остальная сумма — это процент, который зависит от количества пациентов, которых я принял. Тут все зависит от сезона: летом все в отпусках, январские праздники выпадают. В среднем получается около 60 000—70 000 ₽, но при моем графике бывает и 100 000 ₽, и более.

В целом рынок очень размыт. Есть неоправданно высокие зарплаты, но это скорее вопрос рекламы, маркетинга, стоимости за услугу в конкретном частном центре.

Я женат, супруга работает экономистом. Зарплату ее никогда не спрашивал, но нужды мы точно не испытываем, за несколько лет у нас получилось спокойно накопить на машину и квартиру, не ущемляя себя в тратах.

Распределением финансов в нашей семье занимается жена, я ей скидываю львиную долю своей зарплаты. У нас есть пара совместных счетов: один направлен на общие расходы, другой — сберегательный. Деньги с первого идут на глобальные покупки: мебель, холодильник, большую поездку за продуктами в магазин. Все не потраченное за месяц откладываем в копилку, обычно это больше 10 000 ₽. Еще у нас есть акции и валюта — всего помаленьку. Этим тоже занимается супруга, а я учусь чуть-чуть понимать, что в тренде.

Себе на ежедневные расходы каждый месяц оставляю около 10 000 ₽. Если нам нужно купить одежду или еще что-то, расплачивается тот, у кого есть в этот момент на карте деньги. Например, если супруга оплачивает покупку с зарплатной карты, при необходимости она может спокойно восполнить свои траты из общих средств.

Едим мы все довольно простое, обходимся без лобстеров, омаров или филе миньон. Два года назад я сел на диету, и теперь у меня стандартно курица или другое мясо, овощи и крупы. В неделю тратим 1500—3000 ₽ на продукты, в выходные можем сходить в ресторан или заказать еды на 3000—4000 ₽.

В свободное время бываем в кафе или кино. Из последних больших трат на увлечения — покупка горнолыжного оборудования для жены, оно стоило около 30 000 ₽. Мне, как травматологу и реабилитологу, это хобби не по душе.

Случаются импульсивные покупки. При этом у нас нет какой-то зацикленности, мы не заточены на то, чтобы, например, регулярно менять Айфоны. Если вдруг чего-то захотелось, то у нас бывает так: «А давай?» — «Ну давай». На такие случаи есть заначка, которую можно спокойно потратить, не переживая, что завтра будет нечего есть. Например, захотели мы новую кровать — пошли и потратили на нее 30 000 ₽.

В плане одежды мы не гонимся за брендами, берем базовые вещи со средним соотношением цены и качества.

На отдых до коронавируса старались ездить дважды в год, на море и в Европу погулять. Всегда выбираем даты отпуска, когда меньше людей и стоимость путевок ниже, причем скорее не из-за цены, а из-за удобства.

Больше всего мы тратим на самосовершенствование. В моей области сейчас почти все обучение иностранное, курс стоит минимум 20 000—25 000 ₽. За год я могу потратить на учебу 50 000—60 000 ₽. А супруга, например, проходила полуторагодовой курс МВА, он стоил 200 000 ₽. Плюс ежемесячно каждый из нас тратит по 3000—5000 ₽ на занятия английским языком.

Коплю на курсы, свой дом, возможно, на переезд в другую страну — на примете Германия, она мне близка по натуре, стилю жизни, меня устраивает, как там относятся к профессиональным навыкам. Работа реабилитолога там очень востребована. В госклинике зарплата — от 2500 € чистыми без налогов, в частных центрах бывает и больше.

Я подписан на всякие тревел-блоги и подкасты, сейчас смотрю и слушаю, как люди с моей профессией и профессией жены живут, работают и учатся за границей. Мы узнали, сколько будет стоить переезд, какой должна быть подушка безопасности — не менее 500 000 ₽. Юридические расходы довольно небольшие: легализация дипломов, переводы, подача документов в различные инстанции — около 80—100 € за каждую операцию. В плане переобучения есть незначительные отличия в сдаче языка, тут может быть и английский, и немецкий: сдать тест стоит 1000—1500 €. Траты на проживание зависят от локации и выбора жилья, тут цены сильно разнятся.

В любой области рано или поздно наступает момент стагнации. Сейчас медицина тесно сплелась с физической деятельностью, той же мануальной терапией уже занимаются все подряд, и произошло некоторое замыливание реабилитации в целом. Мы с товарищем планируем открыть проект, нацеленный на повышение качества жизни людей. Он образовательно-спортивный, а не медицинский, и направлен не на работу с последствиями тяжелых травм или, например, инсульта, а скорее на корректировку стиля жизни. Люди хотят есть все, что хотят, но не хотят, чтобы вырос живот; хотят быть красивыми; хотят сидеть за компьютером по 12 часов, но не задумываются, что при этом организм все больше впадает в депрессию, а значит, через десять лет они будут грустненькими, с лишним весом, сниженным либидо, нарушением сна и так далее.

Сегодня многие испытывают стресс, страдают от депрессии — обычно в таких случаях обращаются к психологу, который, по моему мнению, не решает проблему. К тому же часто к нему ходят довольно продолжительное время. Я уверен, что с той же депрессией можно справиться методом тренировки нервной системы.

Из-за пандемии мы ограничены в бюджете, но уже нашли готовое помещение с лицензией на занятие образовательной деятельностью и социальным обслуживанием населения. У нас нет задачи создавать лечебное учреждение, поэтому медицинская лицензия нам не нужна, и это очень кстати. Ее оформление — трудоемкий процесс: сбор документов, подготовка помещения по всем саннормам, денежные издержки на уплату пошлин и так далее. Такая лицензия может стоить до 500 000 ₽.

Нам осталось сделать ремонт и запуститься. Оборудование у нас уже есть: мы закупали его во время работы в медицинском центре. Парикмахеры ходят со своими ножницами и расческами, а я — со своим оборудованием: коврик можно и в аренду взять на месте работы, но весь необходимый инструментарий у меня собственный. В сумме оснащения у меня где-то на 900 000 ₽, самый дорогой там — аппарат биоуправления, он стоит около 500 000 ₽.

Я бы хотел построить собственное дело так, чтобы самому получать удовольствие от работы и видеть радость пациентов от процесса и результатов.

По поводу заработка точно не могу сказать, сферу услуг очень тяжело оценить. Когда эта область только начала развиваться, никто не знал, сколько должна стоить работа специалистов. В первую пятилетку выстроилась определенная ценовая политика, которая учитывала рынок: если у тебя хотя бы на 200 ₽ дешевле, чем у конкурента, ты особо ничего не теряешь, но это влияет на объем работы, потому что люди все-таки сравнивают. Точно могу сказать, что не хочу слышать фразу «почему так дорого».

Нужно понимать, что, вложив сегодня 5000—10 000 ₽ в здоровье, получаешь дивиденды в виде хорошего самочувствия через 20 лет. А если вкладываешь 100 ₽, то и качество жизни будет на эту же сумму. Люди задумываются о том, что поддерживать здоровье важно, в последний момент, а он обычно наступает раньше, чем можно представить. Дороже здоровья нет ничего. Можно купить или продать машину, но здоровье дается один раз, и нужно за ним следить.