«Мне не надо, чтобы меня любили»: сколько зарабатывает сельский учитель истории

Мы регулярно пополняем коллекцию историй наших читателей о разных профессиях.

Героиня этого выпуска после рождения дочери и развода с мужем вернулась в родительский дом и неожиданно для себя устроилась работать в школу, где сама когда-то училась. Сначала она преподавала географию, а потом получила педагогическое образование и стала вести историю. Она рассказала, в чем видит задачу учителя, как поддерживает дисциплину в классе и почему не боится попасть на видео в телефоне.

Профессию учителя я не выбирала. Далее возможны два варианта продолжения. Пафосное: профессия выбрала меня сама. Честное: в школе я человек случайный. В том смысле, что попала я сюда случайно, но так получилось, что прижилась.

Я сама окончила сельскую школу. За время обучения довелось поучиться даже в двух: когда я перешла в седьмой класс, наша семья переехала из одного села в другое. Надо сказать, что в обеих школах мне везло с учителями. Среди них, конечно, всякие встречались, но были и совершенно выдающиеся. Я врастала в них сердцем. Наверное, главное, чему я у них научилась, — в любом деле находить то, за что его можно любить. Вот и учиться я любила.

Не могу сказать, что я все схватывала на лету, но в конце концов именно преодоление стало приносить удовольствие. Родители всегда поддерживали мое стремление к знаниям. «Юный техник», «Юный натуралист», «Квант», «Знание — сила», «Военно-исторический журнал» — вряд ли я смогу составить полный список познавательных журналов, которые выписывались нам с братом. И ведь читались они от корки до корки.

Поскольку отец был ветврачом, труд доярок я себе представляла не понаслышке. И так мечтала вырваться из села, что после школы окончила институт по специальности «инженер электронной техники».

Впрочем, выбор вуза был обусловлен не только моим стремлением удрать из села. В десятом классе я ощутила большую неуверенность, что успешно сдам физику, то есть на пять. Чтобы и себя успокоить, и физику подтянуть, я решила позаниматься на подготовительных курсах при каком-нибудь вузе. Изучила разные варианты и выбрала наиболее устраивающее меня соотношение удаленности и графика. Выбор пал на один из вузов в нашем областном центре.

Весь год я писала контрольные по физике, математике и даже сочинения, ездила на очные занятия каждую последнюю субботу месяца. К концу года коридоры института стали не только знакомыми, но и почти родными.

Вуз считался самым трудным в городе, но тем интереснее была жизнь. Особым пижонством в нашей группе была традиция пересдавать экзамены в сессию так, чтобы получать не простую стипендию, а повышенную. Молодежь, не смейтесь: речь о 40 и 45 ₽. Но в ту пору «синенькая» — пятирублевая купюра — была целым состоянием. Когда я начала работать инженером на заводе, моя зарплата составляла аж 120 ₽.

А потом меня угораздило выйти замуж. Ушла в декрет. И вот тут мой благоверный влип в историю. Дело могло кончиться для него сроком: он покалечил собутыльника в пьяной драке. Мы рванули к нему на родину. На дворе был 1992 год. Работу он найти никак не мог, правда и не сильно старался, а жить на пособие по уходу за ребенком было невозможно. Размер пособия не менялся, а цены стремительно взлетали. Когда дочке исполнилось девять месяцев, мне пришлось отдать ее в ясли, а самой устроиться гардеробщицей в ПТУ и еще параллельно подрабатывать уборщицей.

Четыре года моего брака были квестом на выживание. Я выиграла. Но к моменту, когда осознала, что пора забирать приз, то есть ребенка, и рвать когти, рвать их было некуда, кроме родительского дома. Завод, на котором я ранее работала, стоял. Дочке еще не исполнилось трех лет, прописки в городе не было, работы — тоже. Жилье снимать тогда было негде и не на что. И я вернулась к родителям.

Я приехала в мае — как раз к началу огородного сезона. Отец сказал: «Помоги пока маме по хозяйству, успокойся, а в сентябре пойдешь ко мне в санитарки». На том и согласились. Меня это несколько пугало. Быть на подхвате у ветврача — работа не из легких. А я еще и от вида крови могу выпасть из реальности. А там этого удовольствия — хоть отбавляй. Других вариантов не представлялось, напоминаю, это 90-е.

Решили, что, пока есть дела в огороде, я буду дома. Но в августе к маме забежала ее подруга и по совместительству моя бывшая классная. Они поболтали, гостья расспросила меня о планах и побежала в школу, которая стоит в 150 метрах от нашего дома. А на следующее утро пришла снова и позвала меня с собой, ничего не объясняя. Я думала, что ей помощь какая-нибудь нужна в перестановке школьной мебели. Ну, почему бы не помочь?

Пришли. Классная сдала меня какому-то дядьке — этого типа я видела впервые. Дядька начал говорить, что образование у меня непрофильное, поэтому разряд будет не выше девятого. В то время зарплата начислялась в соответствии с этими разрядами, девятый был самым низким для человека с высшим образованием. Да и географии в программе всего 11 часов, а это даже не ставка, но он подумает, чем меня догрузить… Короче, только минут через десять до меня дошло, что, во-первых, меня берут на работу, во-вторых, учителем географии, в-третьих, если утвердит РОНО, я буду еще и замом по воспитанию.

На заместителе по воспитательной работе лежала подготовка к общешкольным мероприятиям, проведение общешкольных родительских собраний, руководство классными руководителями, работа с трудными подростками и социально неблагополучными семьями. Должность конкретно для этой школы была незавидная, и от нее отказывались с угрозой уволиться. В школе сложилось так, что классные руководители занимались только заполнением журнала, а их работа частично ложилась на зама по воспитанию. Заму полагалось 0,5 ставки — по количеству детей в школе. То есть зарплата небольшая, а работы много.

РОНО утвердило меня в замовской должности, так что общая нагрузка стала 1,3 ставки. Первую школьную зарплату помню до сих пор — 180 000 ₽. В нулях нет ошибки, просто это 1995 год. Доллар стоит 5000 ₽, буханка хлеба — около 3100 ₽. Литр подсолнечного масла — 12 000 ₽, килограмм колбасы — 28 000 ₽. Промтовары — вообще боль. Помню, собирала дочери на зимнюю куртку. Надо было 120 000 ₽. Но тут приехали друзья моих родителей в гости и привезли вещи, из которых выросла их внучка. Мы выдохнули, и потом довольно долго нас выручало то, что их девочка была очень аккуратна с одеждой.

Мой замечательный папа и здесь был лучшим папой в мире. Он сказал: «Фигня, прорвемся, картоха есть, кабанчика заколем, с голоду не помрем!»

Я сразу решила готовиться к поступлению на заочку. Не то чтобы я мгновенно уверовала в свое педагогическое призвание, но, уж если что-то делаешь, надо делать это хорошо. Да и другой работы все равно не предвиделось. Поговорили с директором, он сказал, что в перспективе хотел бы видеть меня учителем истории. Мне и самой это было ближе, чем естфак. В пятом и шестом классах у меня был потрясающий учитель истории, буквально заразивший меня исторической беллетристикой. А потом в мои руки попали книги Натана Яковлевича Эйдельмана, и большая часть моей души потонула где-то в 19 веке.

Было только одно но: вторая вышка могла быть только платной. Обучение стоило 5 млн рублей. Пришлось пару лет жить в режиме жесткой экономии, но в 1997 году я все-таки поступила на заочное отделение историко-педагогического факультета областного вуза.

В учебе на заочном есть свои сложности: работа и домашние обязанности отнимают большую часть времени. Чтобы реально учиться — а я шла за знаниями, не только за корочкой, — нужна самодисциплина. Трудно было также выкраивать деньги на поездки на сессии, ведь зарплату задерживали. Признаюсь, чтобы получить совсем не лишнюю копейку, писала во время сессии нерадивым студентам дневных отделений контрольные и курсовые.

Конечно, важно, что институт дал мне определенную сумму знаний по предмету, психологии и методике преподавания, но для меня главным было то, что он вернул мне меня. Жизнь с мужем превратила меня в затравленное существо, вздрагивающее от любого стука в дверь. Среди коллег, если честно, находились такие, кто видел это и не упускал случая самоутвердиться. Каждая сессия была для меня глотком свежего воздуха. Я начинала понимать, что я что-то могу.

Два высших образования дали возможность понять: быть студентом — это прямо мое. Может, поэтому я и осталась в этой профессии. Уж чего-чего, а учиться здесь — не переучиться.

Трудно представить себе человека, который не знает, чем занимается учитель. Скажу больше, у нас каждый первый очень хорошо знает три вещи: как лечить, как учить и как страной руководить.

Но есть в нашей профессии такое, о чем мало кто догадывается. Когда ты сталкиваешься в сельском магазине с парнишкой, который выпустился лет пять назад, и случайно пробалтываешься, что звук на компе пропал. И это сильно в тебе болит, а в свою инженерную бытность ты занималась производством вакуумных приборов и в компах на полупроводах не шаришь. А он приходит часа через два и говорит, что если есть к нему доверие, то он мог бы попробовать проблему решить.

Или когда часов в 11 вечера тебе звонит зареванная выпускница позапрошлого года и говорит, что вот завтра у нее свадьба, а ей вдруг стало так страшно. И захотелось поболтать. Именно с тобой. Как когда-то в школьном лагере, или в походе с ночевкой, или на субботнике. И оператор разъединяет вас через полчаса, а ты три раза перезваниваешь и все слушаешь про то, какой он замечательный и как она счастлива, но все равно страшно… И так по кругу.

Или когда ты вываливаешься из магазина с пятью пакетами, а тебе какой-то совсем юный чел предлагает подвезти эти пакеты вместе с тобой на машине. А в конце маршрута отказывается от платы со словами: «Ну что вы, вы же батина любимая учительница!»

В общем, ради этого можно даже частично смириться с нашими замечательными руководителями, считающими, что в работе учителя главное — вовремя написанные отчеты. Сейчас много говорят, что учителей освободили от лишней отчетности. Но правда в том, что на школу скидывают все, что можно и нельзя. Герценовский университет запустил проект, который должен помочь студентам пройти педпрактику в период пандемии, — мы должны обеспечить подключение наших детей к онлайн-урокам студиозов. МЧС проводит конкурс детских рисунков «Безопасность на воде» — классным руководителям нужно обеспечить участие воспитанников. Регистрация на «Учи-ру», в РЭШ, на «Сферуме». «Пушкинская карта». Есть масса замечательных проектов, которые были бы очень полезны, если бы их не доводили до абсурда обязаловкой и горами сопутствующей отчетности. Иногда возникает ощущение, что чиновники избрали такой способ саботировать эти начинания.

Все-таки главное дело учителя — это уроки. Для себя решила, что на них у меня две основные задачи. Первая — чисто практическая: научить работать с информацией. И для этого мы составляем много всяких конспектов, таблиц, схем и так далее. Вторую мне сложно сформулировать. Можно, конечно, сказать, что она воспитательная, но это общее место.

Дело вот в чем. В поле моего зрения сейчас очень много людей, которые живут жизнью организмов. И их дети просто не представляют, что может быть иная жизнь. Показать им что-то за пределами базовых потребностей — моя вторая задача. Поэтому и стараюсь рассказывать много такого, чего нет в учебнике. Вот, к примеру, про значение Бородинской битвы они и в параграфе прочитают, а про подвиг любви Маргариты Тучковой не узнают, если я хотя бы вкратце не скажу.

Я не пытаюсь как-то «выстраивать отношения» с ребятами. Просто делаю свое дело. Мне не надо, чтобы меня любили. От всего этого сиропа — «наша классная мама», «люблю учеников, как родных детей» и так далее — меня начинает подташнивать. Давайте по чесноку: я работаю за зарплату, а не ради ми-ми-мишных обнимашек на выпускном. У меня есть должностные обязанности — я их выполняю, у ребенка есть обязанности в рамках устава образовательной организации, в том числе обязанность выполнять требования учителя, — я помогаю ему с этим справиться. Но я — человек, и дети — люди. И я не могу всех любить. И даже одинаково относиться ко всем не могу.

У меня такие ученики были, что от восхищения дыхание перехватывало. Например, девочка Оля, которая на каждом уроке задавала кучу вопросов, потому что ей все было интересно и хотелось во всем докопаться до таких глубин, на которые учебники обычно не закапываются. А еще она рисовала потрясающе. И на гитаре сама играть научилась. И руками всякую всячину мастерила шедеврально…

Или мальчик Вовка, которого, сколько я помню, в классе называли Палыч. Владимир Павлович с семи лет — старший мужик в семье. Отец умер. Кто Вовку учил всяким инструментом владеть — не знаю. Но умел он, кажется, все. А главное, умел принимать ответственные решения. Немногословный, очень скромный, он тем не менее и для одноклассников непререкаемым авторитетом был, и для матери и старшей сестры его слово было решающим.

Короче говоря, я позволяю себе иметь любимчиков. Это не значит, что я им пятерки направо и налево раздаю. Пожалуй, им даже труднее приходится.

Может, оттого, что у нас сельская школа, и отношения здесь несколько иные, нежели в больших городских, а может, и по какой-то другой причине, но я себе не представляю ситуацию, когда наши дети меня бы провоцировали на какие-то агрессивные действия. Сейчас сети заполнены всякими видео, на которых разъяренный педагог то язык свой не контролирует, то руки. У меня вообще к современной технике отношение довольно теплое.

Я, например, считаю, что в каждом классе должны быть видеокамеры. Было бы неплохо выборочно пересматривать уроки, особенно те, что показались не очень удачными, чтобы в дальнейшем скорректировать свою работу. А уж в том, чтобы дети записывали меня на диктофон, вообще ничего плохого не вижу. Аудиалам бывает полезно именно прослушать материал заново. Чтения учебника это, конечно, не отменяет, но если что-то помогает ребенку облегчить изучение материала, это «что-то» должно иметь право на существование.

Как поддерживаю дисциплину? Обычно дети отвлекаются, когда им неинтересно. Стараюсь тогда поменять вид деятельности. Например, сворачиваем составление плана, я рассказываю какой-то сюжет по теме урока. Или, наоборот, завершаю устное объяснение и показываю, как можно сжать эту информацию в графический конспект для более прочного запоминания. Ну, иногда особо ретивым могу пообещать уши бантиком завязать.

В начале 2000-х у меня был класс, в котором училось девять мальчишек, семь из которых росли с бабушками. Родители были живы, но у кого-то — с алкогольной зависимостью, у кого-то — в местах лишения свободы. Вот когда они начинали выходить за рамки дозволенного, надо было быстренько включить какой-то расслабляющий момент. Например, если материал урока это допускал, дать объяснение в сатирической манере. Или на две-три минуты переключиться с темы урока на какие-нибудь другие вопросы. Пошутить, в конце концов. Угроза: «Сейчас я уши кому-то бантиком завяжу, вот только решу — на затылке или под подбородком!» — впервые в этом классе возникла. Подростки на нее не обижаются, наоборот, разряжается обстановка.

К чему до сих пор не могу привыкнуть — и связываю это именно с тем, что изначально я не учитель, — так это к тому, как серьезно мои коллеги относятся к своей «миссии», болезненно переживают любое посягательство на великую свою роль. Вот это вот: «Если б не было учителя, то и не было б, наверное, ни поэта, ни мыслителя…» — из стихотворения Вероники Тушновой «Если б не было учителя». Отсюда и столько обид по поводу «образовательных услуг». Этими обидами наполнены все педагогические паблики в соцсетях. Вообще, кто-нибудь слышал про адвоката, обидевшегося на клиента, щедро оплатившего его услуги? Ну, такова экономическая реальность: ты либо товар производишь, либо услугу оказываешь… Либо сеешь разумное, доброе, вечное (нет).

И тут хочу пояснить: во-первых, я против того, чтобы смешивать экономические понятия, такие как товар и услуга, с моралью. И в этом нравственном смысле роль учителя, конечно, велика — впрочем, не выше роли семьи. Но тут как раз возникает «во-вторых»: вполне соглашаясь с огромной ролью учительства в формировании всего доброго, что есть в людях, большинство моих коллег не готово признавать своей доли ответственности за все негативное.

Есть ремесло. Если ты делаешь его честно, какое-то время твои ученики будут помнить тот материал, который ты им преподаешь. Если ты как человек для них значим, они будут учиться у тебя быть человеком. Причем даже не всегда можно угадать, для кого ты будешь просто училкой по истории, а для кого — учителем по жизни.

С 1995 года я из школы никуда не уходила. Правда, школа путешествовала. Несколько волн оптимизации и сокращений привели к тому, что основным местом моей работы стала школа в другом селе. Она теперь базовая, а моя родная — филиал. В нем я тоже преподаю. По два-три раза за день мы переезжаем из одного подразделения в другое. Между базовой школой и филиалом пять километров. Перевозят нас на школьной машине. Успеть надо за перемену. Неудобно — жуть, нервозно, но это единственный способ сохранить филиал.

Школа во многом культурный центр села. Концерты в сельском Доме культуры, волонтерская работа, уход за территорией обелиска в память погибшим в Великой Отечественной войне — все это фактически на плечах учителей и учащихся. Так что школа для села — признак жизни. Заберем детей в базовую — прикроют филиал, что для села губительно.

Наверное, там, где есть возможность создавать профильные классы, можно сделать школу более ориентированной на запросы учеников. Впрочем, знакомые, живущие в крупных городах, тоже не чувствуют, что их дети получают от школы именно то, в чем нуждаются.

Сельская школа — мир особый. Отношения здесь проще и, я бы сказала, менее формальные. В школу родитель может прийти в любой момент. Учителя часто встречают родителей во время обычного посещения магазина. В общем, обсудить проблему по горячим следам довольно просто. И они решаются на месте, без обращения в вышестоящие органы.

Профессиональное выгорание возникает не от недопонимания между учителями и родителями, а просто от высокой нагрузки. Чтобы получать 36 000 ₽, я веду две ставки. Плюс бесконечная нервотрепка по поводу участия или неучастия школы в каких-то конкурсах, акциях и прочем. Как преодолевать это состояние, я не знаю. Просто стараюсь дотянуть до отпуска или на худой конец до больших выходных.

Как в любом коллективе, у нас бывает всякое. Но в главном мы — команда. Для меня это значимо. Было несколько ситуаций, когда коллеги были единственными, на кого я могла положиться. Например, когда умер папа. Сельские похороны — та еще затейка. А тут еще родня повела себя так, будто среди них одни бессмертные остались. Если бы не коллеги, не знаю, как бы я это мероприятие вывезла. Да и в прошлом году, когда мы с мамой свалились с ковидом, а дочь в городе сломала руку и не могла к нам приезжать, лекарства и продукты привозил директор по первому намеку на необходимость.

Сейчас, когда огородные дела завершены, от основной работы практически ничего не отвлекает.

06:30. Встаю. Чем темнее за окном, тем труднее это дается. С завтраком выручают две подружки: морозилка и микроволновка. Достаю из морозилки собственноручно приготовленный полуфабрикат и ставлю в микроволновку. Заодно чайник включаю. Пока я в душе — завтрак готов. Кормлю кота, кур и собираюсь на работу.

07:45. Подхожу к остановке школьного автобуса. В 08:00 мы в школе.

08:15. Начинаются уроки, по 40 минут каждый. Мой рабочий день начинается и заканчивается всегда в базовой школе, но четыре из пяти дней у меня разъездные, то есть приходится мотаться в филиал и обратно.

15:10. Заканчиваются внеурочки. Внеурочная деятельность — это занятия, включенные в учебный план, но не считающиеся уроками. В городах они могут проходить вне школы. Например, ребенок посещает спортивную секцию, а не внеурочное занятие по общефизической подготовке. К внеурочным занятиям отнесены и «Разговоры о важном», введенные в этом году. Я веду внеурочки по финансовой грамотности и профориентации в своем девятом классе.

В четверг у меня консультация с теми, кто сдает ОГЭ по моему предмету. Тогда из школы ухожу в 16:00. Я веду уроки в классах с пятого по одиннадцатый, но в этом году у нас нет одиннадцатого класса, так как в позапрошлом весь девятый класс ушел в колледжи. Вообще же, историю выбирают довольно редко, а вот обществознание — один из самых популярных предметов, которые сдают. По нашей школьной традиции консультации по подготовке к экзаменам начинаются уже в сентябре-октябре. Для ребят они бесплатны. Нам оплачиваются из фонда стимулирования. Бывает, что недавно пришедшие в школу учителя сначала возмущаются, но потом все-таки проводят эти консультации.

Детей, живущих далеко, увозит школьная машина, а я иду пешком. Это километров пять. Если погода отвратительная, водитель делает дополнительный рейс, чтобы и меня подвезти.

Прихожу домой. Обедаю. Готовлюсь к урокам: набрасываю планы, ищу в интернете материал для внеурочек, проверяю тетради и контрольные. Если нет никаких дополнительных нагрузок в виде курсов повышения квалификации, вебинаров и прочей жути, подготовка к урокам занимает три-четыре часа.

Поскольку сейчас у нас полно какой-то бестолковщины и непонятно откуда взявшейся функциональности, я делаю сначала то, что непосредственно касается преподавания и работы классного руководителя, а дальше по обстоятельствам. Это все те же курсы, конкурсы, регистрация на образовательных платформах и прочее.

Общаюсь по необходимости с детьми и родителями в чатах. Чаще всего сообщаю родителям какую-то информацию, касающуюся их детей. Это бывает не каждый день и времени занимает не так уж много. Ребятам передаю информацию об экстренных изменениях расписания, если кто-то из учителей заболевает. На родителей мне обычно везет, у меня они по большей части адекватные, заинтересованные и готовые к конструктивному диалогу.

Если домашних дел много — то за полночь, а если не очень, управляюсь часов до 11. В выходные подтягиваю долги по оформлению документации.

В моем кабинете шкафы стоят так, что за ними есть довольно приличное пространство, где расположена часть экспозиции краеведческого уголка. Однажды на большой перемене возвращаюсь из учительской в пустой класс, сажусь за компьютер. Заходит молодой коллега, мой бывший ученик, и просит совета, как наладить дисциплину.

Я даже подумать не успела, что бы ему такого умного сказать, как из-за шкафа раздается: «Да Т. Н. как скажет свое „значит, та-а-а-ак!“ — у всех мурашки от страха табунами…» Теперь в этом классе мое «значит, та-а-а-ак!» вызывает наш общий хохот, но с нарушениями дисциплины все-таки бороться помогает.

Мечтала когда-то заняться онлайн-репетиторством. Но в наших условиях это сложно, так как нагрузка высокая: у меня сейчас 37 часов в неделю, из которых 11 — это занятия с детьми с ОВЗ.

Всего таких детей у нас в школе пятеро. Двое с задержкой психического развития, ЗПР, и трое с умственной отсталостью. Психолого-медико-педагогическая комиссия определяет для этих детей тип программы и форму обучения. Только одной девочке с ЗПР рекомендовано обучение в классе. Это обычный класс, обычные учебники, но задания для нее более простые, при ответе она пользуется опорными схемами, наводящими вопросами, алгоритмами и другими материалами, позволяющими ей выполнить учебную задачу.

Остальным рекомендовано надомное обучение. Но по заявлению родителей для этих детей организованы занятия в школе. Учиться в обычном классе они не могут, так как у ребенка с ЗПР другое количество часов на каждый предмет, нежели у его сверстников в обычном классе. Кроме того, у него есть психологические особенности, которые не позволяют ему постоянно находиться в детском коллективе: повышенная возбудимость, агрессивность. Что касается детей с умственной отсталостью, у них вообще другие предметы, другие учебники.

У каждого надомника отдельное расписание. В соответствии с ним их привозят в школу на школьной машине. Сложнее всего мне работать с мальчиком с ЗПР по программе надомного обучения. У него обычные учебники, но часов на историю в программе меньше — не два, а один урок в неделю. Самостоятельно осваивать материал он не может, поэтому приходится очень скрупулезно работать с текстом учебника, отбирая то, что ему необходимо усвоить.

На всех профессиональных платформах есть требования к минимальному количеству онлайн-уроков. И оно превышает мои физические возможности. То есть провести еще десять уроков я даже по времени не могу.

В селе с работой туго, и доходы родителей наших ребят невелики. Так что своих детей к ОГЭ и ЕГЭ мы готовим бесплатно. Иногда обращаются дачники с просьбой подтянуть их детей и внуков, но это бывает нечасто.

Сейчас у нас есть три уровня квалификации: учитель без категории, первой категории и высшей категории. На первую и высшую нужно проходить аттестацию, представив в специальную комиссию портфолио по утвержденному образцу. Каждый раздел портфолио оценивается комиссией, которая выносит заключение о соответствии или несоответствии учителя заявленной категории. Аттестация на первую категорию проходит на муниципальном уровне, на высшую — на региональном. От категории зависит зарплата. У меня первая категория, а с июля этого года есть дополнительный доход — пенсия, 16 400 ₽.

Каждые полгода происходит перераспределение стимулирующей части зарплаты. Это вызывает колебания общей суммы.

Классное руководство мне дали с первых дней работы в школе. Раньше не вести класс могли наиболее привилегированные учителя.

В задачи классного руководителя входит:

• оформлять списки учеников в журнале — у нас до сих пор ведется бумажный журнал параллельно с электронным;
• отмечать явку детей в заявке на питание;
• проводить классные часы, индивидуальные беседы с трудными учениками, родительские собрания, репетиции школьных мероприятий;
• писать характеристики;
• сопровождать класс на экскурсии, если их удается организовать;
• вести переписку с комиссией по делам несовершеннолетних, если кто-то из детей поставлен на учет.

Что-то делается быстро, а на что-то требуется много личного времени. Как мне кажется, большая проблема школы в том, что молодой специалист, работающий на одну ставку без дополнительных нагрузок, будет удостоен доплаты до минималки. То есть заработать эту минималку он не сможет. Так что очереди в школу не стоят.

Иногда люди, верящие в то, что призвание может заменить обед и зимние сапоги, удивляются: разве маленькая зарплата может повлиять на качество работы учителя? Судите сами. Мой рабочий день длится 12—13 часов в режиме 5/2. В выходные доделываю то, на что не хватило сил за неделю. Если бы ту же зарплату я могла получать за ставку, времени на подготовку было бы больше. Не думаю, что это не сказалось бы на качестве.

Большая часть денег уходит на погашение ипотеки. Это моя главная финансовая цель. Ежемесячный платеж составляет 15 000 ₽, но я стараюсь вносить как можно больше. Осталось шесть с половиной лет. Надеюсь, смогу закрыть гораздо раньше.

Около 5000 ₽ уходит на оплату коммуналки, но примерно половина мне компенсируется как сельскому учителю.

Я живу с мамой. Траты на питание, лекарства и бытовую химию мы делим. На это уходит 20—30 тысяч рублей, в зависимости от того, какой набор медикаментов пришлось закупить. У мамы двойной порок сердца, так что аптека составляет большую часть расходов.

Есть «амортизационный фонд» на одежду и бытовую технику, куда понемногу и регулярно подкидываю. Кроме того, сельский дом — вечная стройка. Это тоже приходится учитывать в том же фонде. Буквально несколько дней назад пришлось поменять расширитель в системе отопления. Работы произвел брат, а сам расширитель обошелся в 4000 ₽.

Кроме сбережений на непредвиденные расходы, есть подушка безопасности. Моих денег там 150 000 ₽, и 50 000 ₽ передала мама, закрыв свой счет.

Наиболее приятные траты — на «побаловать внуков» — контролю не поддаются. Самое забавное, что летом, когда мальчики живут у меня, эти траты меньше, чем сейчас. Пока балую вкусняшками и игрушками. Делаю это нечасто, но именно в этих покупках совершенно себя не сдерживаю. Когда приезжаю к ним, стараюсь накупить побольше их любимых фруктов и пирожных. С игрушками сложнее: дочь с зятем не приветствуют чрезмерное их количество.

Я почти не трачу на развлечения. У нас довольно большая библиотека, ее начинал собирать еще отец, и в ней есть книги, до которых у меня руки не дошли. Любимая музыка на каждый день есть в свободном доступе в сети. А интересные премьеры областных театров или гастроли артистов и коллективов, которые могут меня порадовать, как правило, раньше меня успевает отследить дочь и, если это совпадает с моими выходными, покупает мне билет.

Экономия — это мое естественное состояние. Мне кажется, если бы я получала в десять или даже в сто раз больше, я бы все равно считала деньги и искала, где можно сократить расходы.

В покупке одежды придерживаюсь принципа «заменяй»: новую вещь покупаю тогда, когда выходит из употребления ее старый аналог. Из бытовой техники все необходимое есть, и потратиться придется, если что-то выйдет из строя. Книги сейчас предпочитаю покупать в электронном формате. Бумагу люблю больше, но стеллажи не резиновые, цифровой формат дешевле, не все книги, которые покупаешь, вызывают желание хранить их и перечитывать.

Экономить помогают огород и заготовки, прежде всего — заморозки, но и баночки тоже в ход идут. В последнее время я стала чаще выезжать в город, чтобы посидеть с внуками. Обратно зять везет меня на машине, и я делаю крупные закупки продуктов и бытовой химии, так как в городе все сильно дешевле. Так что в местный магазин хожу только за хлебом.

Еще сильнее сокращать расходы не стремлюсь — достаточно просто поддерживать их на том уровне, до которого я их свела.

Однажды я психанула. Решила, что с меня вот этого всего хватит. Это было как раз время оптимизации. Из трех школ, расположенных в окрестных селах, собирались оставить одну. Работы другой в селе не было. У меня начались панические атаки. И я решила все поменять.

Дочь тогда еще училась в университете. Приехала к ней в общежитие, начала бегать по собеседованиям и напоролась на компанию по втюхиванию наивным пенсионерам и домохозяйкам всякой всячины. После собеседования нам, соискателям, предложили недельное обучение. И первые три дня читали вполне приличные лекции по основам экономических знаний. И вот сижу я на этих лекциях и прикидываю, для каких тем моих уроков в школе это может подойти. Например, в лекциях просто и наглядно раскрывали информацию о внутренних и внешних источниках финансирования фирм, постоянных и переменных издержках, правовых формах организаций. Как раз эти вопросы в учебнике обществознания были какими-то скомканными и непонятными для учащихся.

И когда я себя на этом поймала, поняла, что пока школа не готова меня отпустить. Так что в ближайшей перспективе озадачивать администрацию поиском историка не собираюсь. Опять же, ипотеку надо выплатить.

Стать завучем или директором никогда не было желания. Административная работа — это совсем другое. С прискорбием наблюдала гибель учителей в море бумаг и хозяйственных забот. У нас ведь часто директорами школ назначают успешных педагогов, а потом удивляются, что и гениальным руководителем не стал, и как учитель кончился.

А еще очень хочется с мальчишками моими по стране покататься. Вот как раз, когда я своей главной финансовой цели достигну, они достаточно подрастут, чтобы мы могли начать с ними составлять маршруты по ближайшим регионам.