«На защите я рассуждала о „лени“ абитуриентов»: 6 дипломных работ авторов и редакторов Т⁠—⁠Ж

Написание курсовых и дипломов — пожалуй, самая творческая и сложная часть учебы в вузе.

На волне недавно прошедших защит редакция образования Т⁠—⁠Ж решила вспомнить о временах, проведенных за созданием научных работ, и рассказать о своем опыте — от долгого сидения в архивах до вечеринки в честь предзащиты.

Я нашел свою тему для диплома на третьем году специалитета: решил писать про отцов-пилигримов. Это религиозные диссиденты, уплывшие в Северную Америку в начале 17 века, с ними связано, например, изобретение Дня благодарения и основание штата Массачусетс.

Я развил эту тему до диплома, и к пятому курсу она успела надоесть мне до смерти. Но когда я поступил в аспирантуру, научник сказал, что логично будет продолжать, и в диссертации я снова обратился к пилигримам: пытался вписать их в контекст глобальных процессов колонизации. Тогда же ездил в США, сканировал нужные мне источники и даже подался на несколько популярных американских стипендий для ученых, но получил пару отказов и забил.

В конце первого курса аспирантуры я стал работать в популярном медиаиздании, и написание диссертации отошло на второй план. Через пару лет я все же решил довести дело до конца — уволился, за три месяца увеличил объем текста с 150 до 260 страниц и договорился о защите.

Помню, что в честь предзащиты устроил тематическую вечеринку в баре и заставил всех прийти в костюмах пилигримов и индейцев. Было около 40 гостей и очень много крафтового пива.

А вот процесс защиты был максимально болезненным. Нужно было собрать кучу бумажек, сочинить на себя отзывы и заставить преподавателей их подписать. Еще надо было найти оппонентов — тут мне очень помог научный руководитель. Правда, один оппонент отказался читать диссертацию в электронном виде, и я ездил в Ярославль, чтобы передать ему печатный вариант. Еще на саму защиту надо было закупиться вином и пирогами — но это уже мелочи. Из интересного помню, что в период работы над диссером переписывался с певицей Монеточкой и она поздравила меня в день защиты.

Честно говоря, так и не понимаю, помогло это мне как-то в жизни или нет. Могу рассказать, что я кандидат наук, на вечеринке или работодателю — на кого-то это даже производит впечатление.

Ну и в процессе было интересно, хоть настоящим ученым я так и не стал.

Я учился на переводчика с английского и немецкого. Диплом готовил о лексике искусствоведов в интернете — читал статьи и сайты, искал что-то специфическое. Тему выбирал из предложенного списка. Мне нравилось читать на английском, показалось, что по выбранной тематике можно найти интересные тексты.

Сначала я делал все как надо: подыскивал литературу, честно читал, писал и обдумывал. Но в какой-то момент я иссяк и едва дотянул до минимального объема: найти какие-то интересные особенности лексики мне так и не удалось.

Не хватило организованности в работе, поэтому я получил очередной урок по тайм-менеджменту. Особенно сильно ощутил это в конце: кажется, работа уже готова, но нужно тут что-то поправить, там что-то переписать — и времени уходит много. В итоге дописывал диплом в последний момент. Жалею, что уже тогда не погрузился в автоматизацию процессов — например, составлять список литературы и форматировать текст вручную было долго и неудобно. А мог бы посмотреть пару видео на «Ютубе» о LaTeX и вообще не думать об этом.

Не скажу, что диплом мне в итоге пригодился: в магистратуре я учился на другой специальности.

Все свои научные работы в бакалавриате я писала на стыке двух дисциплин: политической науки и гендерных исследований. На втором курсе сравнивала маскулинные образы Трампа и Путина, на третьем анализировала, как в российских журналах конструируются понятия мужественности и женственности, а в дипломе решила охватить сразу несколько десятилетий и посмотреть, как изменилась риторика СМИ относительно гендерных вопросов с начала нулевых по сегодняшний день.

Защищать такие работы нелегко: во-первых, всегда найдется мужчина средних лет, которому покажется, что ты занимаешься ерундой, а во-вторых, обязательно придет количественник, который раскритикует твои качественные методы.

С первой проблемой сделать ничего нельзя, поэтому я сосредоточилась на второй и для диплома выбрала смешанные методы: прогнала количественный контент-анализ на 10 000 статей, а потом «руками» проанализировала еще 300. Благодаря такому масштабу я почувствовала себя реально крутым исследователем и с головой погрузилась в анализ данных: могла целый день строить графики и облака слов или раз за разом вчитываться в одну и ту же фразу в поисках новых смыслов. Отдельным удовольствием было просматривать статьи каких-нибудь «Известий» из нулевых: эта атмосфера зарождающегося капитализма, гламура и постоянного праздника непередаваема.

Порадовали и результаты: было действительно интересно смотреть, как с годами рядом со словом «женщина» снижается частота употребления слова «карьера» и растет использование слова «ребенок» или как издания постепенно меняют образ «просвещенной Европы» как ценностного ориентира на образ «Запада» как идеологического врага. Мне кажется важным отслеживать и рефлексировать эти конструкты: полезно понимать, что еще 10 лет назад в России про сексуальное образование, гендерную дискриминацию и социальные роли мужчин и женщин говорили совсем не то же самое, что сейчас.

Защита прошла на удивление хорошо: мне поставили «отлично», а один уважаемый мной преподаватель даже попросил прислать ему работу для более вдумчивого ознакомления.

Что я буду делать со своей махиной текста, пока не знаю — может, превращу ее в презентацию для какого-нибудь семинара в своем университете, а может, и доработаю до полноценной статьи.

Я училась на факультете журналистики в Омском университете, нашим деканом был удивительно харизматичный человек. Несмотря на то что он пророчил всем студенткам исключительно карьеру жены и матери — а может быть, как раз из желания доказать обратное и из духа противоречия, — мне захотелось писать курсовую именно у него. Так мы благополучно дошли до диплома.

Моя работа была посвящена феномену гражданской журналистики. Тогда под этим термином я подразумевала сообщения, созданные не профессиональными медиа, а пользователями соцсетей, блогерами и специальными агентствами, которые позволяли добавлять новости своим подписчикам.

С момента моего выпуска прошло почти 10 лет. Сейчас ужасно забавно, что во введении к работе я на полном серьезе задавалась вопросом, смогут ли новости от блогеров и посты в соцсетях влиять на аудиторию больше, чем профессиональные медиа, — а в конце со звериной серьезностью говорила, что такое возможно, но только если гражданская журналистика не будет «заниматься бесконечным распространением информации и самоповторами». Тогда это было даже смело: я вступала в заочную полемику с исследователем, который предрекал, что в российских соцсетях никогда не будут обсуждать общественно важные проблемы.

Большинство платформ, которые я анализировала, уже прекратили свое существование или утратили популярность. Помнит ли кто-то еще «Ридус», Google+ и блоги на «Мейл-ру»? А сердце моей аналитики, популярный тогда «Живой журнал»? Но сам феномен оказался куда более живучим, чем я могла предположить в студенческие годы. Пока пишу свои занудные воспоминания, страшно представить, сколько оповещений от телеграм-каналов мне пришло.

Я училась на социолога два раза: в бакалавриате и магистратуре. Дипломы писала по смежным темам. Они были связаны с факторами, которые абитуриенты рассматривают при выборе вуза и специальности. В первый раз я строила исследование на основании опросов самих выпускников, а в магистерской диссертации уже обращалась к статистике: скачала конкурсные списки МГУ им. М. В. Ломоносова на все образовательные программы и по совпадающим ФИО анализировала траектории поступления абитуриентов — на какие направления они подаются. Затем из собранных данных строила графики, где были четко видны связи между разными специальностями в одном вузе: если вступительные испытания на программы были одинаковыми, то абитуриенты с высокой вероятностью подавались на оба направления.

На защите я показывала эти графики и рассуждала о «лени» абитуриентов: они не записывались на сдачу дополнительного ЕГЭ, чтобы поступить на желаемую специальность, но на другом факультете.

Например, на экологию на почвенном и географическом факультете подали документы 152 человека, а вот на это же направление на биологическом вместе с почвенным — уже всего 17 человек. Все дело в том, что на направление биологического факультета нужно было сдавать дополнительный предмет ЕГЭ.

В аспирантуру я пойти не решилась. Казалось, что мои темы были слишком прикладными для академической науки.

Я училась в бакалавриате по истории искусства, а сейчас оканчиваю магистратуру по той же специальности в Италии. В искусствоведение шла целенаправленно и остаюсь в нем до сих пор, как бы семья ни вздыхала по поводу моих карьерных перспектив.

На втором курсе заинтересовалась советским искусствоведением: оно показалось мне странным, пропитанным идеологемами. Его было невозможно читать и воспринимать как объективный источник, но почему-то многие именно так и делали — а некоторые делают так до сих пор. В целом советское до сих пор остается не до конца осмысленным, и мне стало интересно в этом разобраться.

Мое особое внимание привлек Борис Терновец — директор ГМНЗИ в 1920—1930-х годах, куратор, критик и искусствовед. Сначала я занималась преимущественно его текстами, а потом стала изучать и его музейную практику. Для этого мне пришлось два года не вылезать из архива рукописей ГМИИ им. А. С. Пушкина — я перебрала значительную часть дел, связанных с Терновцом.

Работать в архивах мне безумно понравилось. На третьем курсе я написала про Терновца курсовую, на четвертом расширила ее до диплома. Правда, третья глава не очень получилась: я взяла слишком широкий контекст и сделала большую ставку на архивы, но наступил ковид, они закрылись, и я не успела досмотреть некоторые документы. Хорошо, что комиссия отнеслась к этому с огромным пониманием.

Защита прошла отлично, вопросов ко мне было немного, темой и степенью ее проработанности все остались довольны и поставили мне максимальный балл. Одним из самых ощутимых преимуществ явно было то, что эту тему никто не трогал до меня: я писала все с самого нуля, про моего героя не было никакой научной литературы в принципе. Когда ты открываешь архивные дела, там обычно стоят отметки с датами и можно увидеть, кто и сколько раз брал эти документы до тебя. Большинство документов, с которыми мне удалось поработать, не содержали вообще никаких отметок, и это в целом говорит о многом.

Сейчас я продолжаю работать с этой темой, но уже в разрезе культурных связей между Советским Союзом и Италией в 1920—1930-е годы, планирую писать свою магистерскую диссертацию именно об этом.