«Эффект, будто из деревни переехал в город»: Ярослав Кузьминов — о мар­кетплейсах и само­занятых

По данным ВШЭ, доля цифровых платформ в российской экономике за последние три года выросла втрое.

В 2025 году россияне потратят на маркетплейсах больше 9 трлн рублей. Это почти два годовых бюджета Москвы. Ведущие онлайн-площадки уже догнали по оборотам крупнейшие торговые сети. А число россиян, которых платформы обеспечивают регулярной работой, приближается к четырем миллионам человек.

О том, как цифровые сервисы меняют лицо российской экономики, рынка труда и что будет с пенсиями самозанятых, мы поговорили с научным руководителем ВШЭ Ярославом Кузьминовым. Фрагменты этого интервью вошли в эпизод подкаста «В курсе рубля» о платформенной занятости.

— Почему россияне так любят маркетплейсы и прочие цифровые платформы?

— В первую очередь за то, что они сделали нам новый рынок — рынок на порядок большего выбора и более доступных товаров и услуг, чем 10 лет назад. Платформы дают нам ощущение реального роста наших возможностей, расширяют границы того, что мы можем купить на свои деньги, то есть повышают покупательную ценность нашего дохода.

Это можно было бы сравнить с переходом от всеобщего дефицита 80-х годов к свободному рынку 90-х. Но тот переход сопровождался обвальным обесценением вкладов и зарплат, массовой безработицей профессионалов. Сегодня потребительские эффекты меньше, но они проявляются на фоне стабильного рынка труда и отсутствия галопирующей инфляции. Так что абсолютное большинство ощущает это как экономический выигрыш.

Вторая причина — новые возможности зарабатывать. Когда платформа собирает на твое предложение весь возможный спрос, можно сделать бизнес из того, что раньше было хобби. И это будет рентабельно, и на это, оказывается, можно жить. Эффект, будто ты из деревни переехал в город. А еще платформы дают возможность получать второй доход в дополнение к основному, делая то, что ты умеешь — хотя бы просто садясь в свободное время за баранку машины.

И третье — платформы формируют свободный рынок, рынок свободной конкуренции. Что это значит? Это обнуление того, что экономисты называют транзакционными издержками.

Их два типа. Во-первых, это издержки, связанные с получением и использованием информации. Перед любой покупкой нужно потратить время, чтобы сориентироваться в многообразии предложения на рынке, сравнить свойства товара и понять, у кого он лучше. Это недешево. И либо ты нанимаешь специалиста, который в этом разбирается, либо покупаешь неоптимальное. Платформы с их легким ранжированием предложений по цене, с их системами оценок, рейтингов и отзывов, эти издержки значительно сокращают. Получается как в поговорке «сэкономил — значит, заработал».

Второй тип — транзакционные издержки, связанные с переходом прав собственности, с заключением и исполнением контракта. Тот, кто продавал дачу или хотя бы автомобиль, представляет себе их цену. Множество рисков, что тебя обуют, что сделка будет объявлена недействительной.

Чем дороже товар, тем выше риски. Сейчас уже автомобили по 10 миллионов могут стоить. Издержки здесь могут быть и миллион, и два. Для некоторых это запретительный порог, то есть люди просто ничего не продадут или не купят, потому что будут бояться. И на цифровых платформах эти риски схлопываются, потому что маркетплейс берет оформление сделки на себя.

В совокупности мы получаем изменения, которые по праву можно считать экономической революцией — по силе влияния на нашу жизнь она действительно сопоставима с гайдаровскими реформами и рождением свободного рынка в 90-е годы. Но, повторюсь, без их страшных негативных эффектов.

— И чтобы пользоваться преимуществами нового рынка, переезжать из деревни в город в буквальном смысле уже не обязательно, верно? Видите ли вы это по динамике качества жизни в регионах?

— Видим. Мы реально наблюдаем сближение заработных плат квалифицированных работников — и с высшим, и со средним профессиональным образованием — между Москвой и миллионниками.

Еще семь лет назад разрыв был один к двум, сейчас — один к полутора. А по ряду направлений, например по квалифицированным ИТ-разработчикам, разрыва нет вообще — ты можешь в любом месте получить те же деньги, что будешь получать в Москве или Питере. Это в первую очередь заслуга опыта массовой удаленки 2019—2021 годов. И эффект платформ, которые расширяют доступ к такой работе.

Стоит упомянуть, что платформы сокращают не только региональное, но и социальное неравенство. По сравнению с традиционной занятостью здесь ниже порог входа. Пенсионеры, кормящие матери, люди с инвалидностью — те, кто испытывал сложности с поиском работы из-за временных или физических ограничений, теперь могут найти себе источник дохода на платформах. Как правило, это гибкая работа — она позволяет регулировать время и интенсивность труда в зависимости от возможностей и желаемого заработка.

Но главное, на что влияют платформы, — это доступность товаров. Для людей, проживающих в малом городе или в поселке, за исключением таких деревень, где даже нет дорог с твердым покрытием, — для них товарное предложение сегодня практически такое же, как для жителей крупных городов. Во-первых, ты можешь найти нужный товар, во-вторых, тебе его доставят. Это огромный вклад в повышение качества жизни малых населенных пунктов. И для России, где всегда была проблема экономической периферии, это огромный шаг вперед.

То есть вклад маркетплейсов в благосостояние россиян идет по двум каналам: за счет более полного удовлетворения потребительского спроса и за счет возможности экономии.

— А что насчет реальной экономии? Интуитивно кажется, что платформы должны сдерживать цены благодаря высокой конкуренции продавцов. Действительно ли это так и можно ли оценить это в цифрах?

— Трудно сразу оценить масштаб, но это существенный вклад. Очень существенный. Есть разница, если у вас рынок формируется десятком оптовых торговцев и привязанных к ним тысячам розничных или рядом появляется несколько маркетплейсов, где число продавцов измеряется сотнями тысяч. Это действительно вклад в сдерживание цен, который, по моему мнению, превосходит альтернативные факторы — и административное регулирование, и охлаждение спроса через инструменты ЦБ и правительства.

Потребительская инфляция у нас сейчас ожидается где-то 6—7%, а без платформ, я думаю, была бы на несколько процентных пунктов выше. Потому что так работает частный интерес. У цепочки оптовик-розница всегда есть монопольный эффект, который невозможно остановить. Можно, но только ценой административного давления — если взять телефон и позвонить владельцу крупной сети. Но классических рыночных инструментов влияния на систему торговли практически нет. Единственное, что на нее влияет, — это как раз предложение со стороны платформ.

Поэтому да, платформы — это мощный стабилизатор для сдерживания потребительской инфляции. И наши исследования показывают, что возможность экономии — ключевой фактор для людей при выборе маркетплейса.

А в совокупности с возможностями для заработка мы получаем феномен человека, который одновременно увеличивает через платформу свой доход и экономит на ней же при потреблении товаров. Фактически эти площадки сегодня выступают основным драйвером повышения покупательной способности и финансовой устойчивости семей.

— А нет ли рисков, что маркетплейсы съедят традиционную розницу и мы получим монополию вместо конкуренции? Все чаще мелькают новости о закрытии канцелярских магазинов, о падении продаж в книжных, о замедлении аптечного рынка…

— И канцелярские, и книжные магазины объективно сокращаются по другой причине. Люди совершенно не перестают читать и писать, я вас уверяю, мы не глупеем. Просто мы начинаем читать и писать на планшете, а не в бумаге. Новое поколение читает в основном так. Я сам две трети книг читаю уже не в бумаге, я так перепривык. Поэтому мне кажется, что это общий эффект цифры, а не платформ. Другое дело — аптечный рынок, особенно в части БАДов и сопутствующих товаров. Здесь идет реальная перестройка торговли.

И в целом последствия, конечно, есть, рынок меняется. Идет ли разрушение малого и среднего бизнеса, связанного с розницей и с оптом? Да, идет — это совершенно очевидно. Но точно так же еще в недавнем прошлом, когда у нас расцветали торговые сети, сотнями и тысячами разорялись малые магазины. Пришло другое время и теперь уже сами сети сжимаются. Ну да, идет прогресс, но сама форма деятельности в виде торговли остается. Просто в нее вовлекается большее количество производителей, расширяется номенклатура, и цена ниже становится. Что плохого-то?

Происходит ли деградация спроса, снижение потребления товаров в результате перехода на онлайн-аптеку? Нет, по-моему, только доступность повышается. И не похоже, что фармацевтам становится сложно найти работу.

Вообще, сопутствующие негативные эффекты структурной перестройки торговли в России в сравнении с другими странами почти не видны. Если бы речь шла о стране с 15-процентной безработицей и с большой долей мелкой торговли, мы могли бы еще какие-то риски обсуждать. Но у нас сейчас с вами двухпроцентная безработица. Так что возможность найти себе нишу и зарабатывать, мне кажется, есть у каждого.

— Традиционный ретейл жалуется на неравные условия: говорят, что требования к ним жестче, в том числе по контролю качества и гарантиям возврата товара. Согласны ли вы, что конкуренция получается не совсем честной?

— Мне кажется, это совсем не так. Во-первых, если мы возьмем любую традиционную торговую сеть, у нее уже есть цифровой двойник. И она успешно там продает 20—30% своих товаров, оставаясь ретейлом, то есть сохраняя все обязательства по возврату и повышенному контролю качества.

Второе. Платформы начинают заводить свои цифровые магазины. Плохо, если они маскируют их внутри маркетплейсов, давая себе преимущество. Но сам факт, что они делают такие магазины и несут те же повышенные издержки, говорит о том, что эта форма торговли никуда не пропадает.

И такие люди всегда будут. Вот я, например, если покупаю что-то дорогое, я точно куплю это в магазине, где есть бренд, который мне понятен. Да, я переплачу. Но я достаточно зарабатываю, и потому не буду покупать важную для себя вещь на маркетплейсе. А кто-то, у кого нет лишних денег, будет. Есть разные люди. И для каждого найдется своя форма торговли.

До маркетплейсов в России была распространена стихийная торговля на рынках. И разве там у нас была возможность возврата товара? Вес этой торговли без обязательств был другой, да. Если раньше это было 10%, то сейчас — 30 или даже 50% рынка. Вот это единственная разница.

— Еще сети жалуются на демпинг  ​со стороны маркетплейсов. Это по-честному?

— Я бы обратил внимание на другой аспект этой проблемы. Надо с большой опаской относиться к тому, что платформы начинают делать, пытаясь извлечь текущую прибыль. Устраивая распродажи, ты, вообще-то, можешь наносить вред малым производителям, которые через тебя продают. И из-за их большого числа ты не видишь интересов каждого.

У платформ сейчас уже такая рыночная власть, что они могут сами назначать цену. Но это уже не рынок самостоятельных продавцов, это очень опасное состояние. Да, одномоментно ты позволишь купить кастрюлю за пять копеек, но ценой этому будет уход с рынка половины твоих провайдеров. Полезно ли это? Чаще всего нет.

Я думаю, главное регулирование должно принадлежать ФАС  . И модель регулирования здесь — это просто наше антимонопольное законодательство, которое надо соблюдать и в этом случае.

Поэтому я считаю платформы огромным благом, но компании, которые нам его обеспечивают, — это частные капиталисты. И общество должно смотреть за тем, чтобы они, во-первых, не подавляли участников, и во-вторых, конкурировали друг с другом.

— А как вы относитесь к упрекам в адрес платформ, которые перетягивают людей в такси и доставку из промышленности и стройки, где сейчас сильный кадровый голод? Говорят, курьеры слишком много зарабатывают…

— Слушайте, курьер — это очень тяжелая работа. Плюс не надо забывать, что у них почасовая оплата. И далеко не все зарабатывают 150 тысяч, которые упоминают. Многие получают 70, потому что больше они работать просто не могут. Часто для них это подработка. И это совершенно нормально.

Если у нас столько платят в этом секторе, значит, есть реальный спрос на то, чтобы товары доставлялись до дома. Десятки миллионов человек, вовлеченных в платформу как потребители, принимают решение, что они заказывают доставку. Они высвобождают свое время для того, чтобы учиться или зарабатывать дополнительно, чтобы не стоять в очереди и не нести авоську. Это реальное улучшение качества жизни. И я вас уверяю, что доставка обходится семье гораздо дешевле, чем поход в магазин, иначе бы люди ходили в магазин.

Если мы считаем, что это все неважно, мы начинаем деформировать не рынок труда, а вообще бытие миллионов людей. Под этими рассуждениями часто скрывается то, что рассуждатели просто не хотят платить своим рабочим нормально. Не хотят платить своим инженерам.

А что касается опасений о дефиците кадров, важно понимать, что платформенная занятость не всегда влечет за собой отток специалистов из традиционных секторов экономики. Во многих случаях она предоставляет возможности для трудоустройства людям, которые раньше были экономически неактивны, например студентам. Кроме того, она позволяет совмещать основную и дополнительную занятость, проще говоря — подрабатывать.

В целом платформы оказывают стимулирующее воздействие на рынок труда, расширяя возможности трудоустройства и повышая его гибкость.

— Подработка в России довольно прочно ассоциируется с серой занятостью. Но по экспертным оценкам, среди платформенных работников доля незарегистрированных на 10—15% ниже, чем в офлайне  . Что заставляет людей выходить из тени?

— Мне кажется, платформа стимулирует выход из тени ровно тем, что выходить становится выгодно. Любая теневая занятость — это деятельность очень малого масштаба. Как только у тебя возникает возможность увеличить масштаб, создать малый бизнес, резко повышается вероятность того, что ты сделаешь это в белую. Благодаря платформе ты видишь весь потенциальный спрос на свой продукт или услугу и можешь посчитать: да, мне имеет смысл расширить производство, зарегистрировать предприятие, а не делать что-то из-под полы.

Кроме того, сам по себе механизм цифровых платформ устроен так, что ты заявляешь каждое свое предложение. Тебя становится видно, все учитывается. Большой брат смотрит за тобой. И это ключевой инструмент обеления рынка. Идет дискуссия, что платформы должны стать налоговыми агентами. Но ФНС уже сегодня видит продажи и заработки на платформах гораздо лучше, чем в онлайне через кассовые аппараты. И таможенники видят, сколько продается и по каким ценам — это важная информация для корректировки политики.

— Летом в России приняли закон о платформенной экономике. Не всех он устроил — торговые ассоциации, например, недовольны тем, что он не решает проблему с оборотом контрафакта. Как вы оцениваете нормы закона — удастся ли с его помощью сгладить противоречия между участниками рынка?

— Мне кажется, по сравнению с тем, что обсуждалось, этот закон очень удачный. Вокруг него была большая дискуссия: стоит сразу вносить регулирование в тело закона или передать это правительству. Победила точка зрения, что надо отдать правительству. Я думаю, это совершенно правильно. Главным образом потому, что мы имеем дело с формирующейся действительностью. Она меняется каждые полгода, и жестко регулировать ее in advance  ​означает просто обрезать будущее.

Принятый закон — чисто рамочный. Там есть некоторые важные принципы, например в части демпинга. Теперь без согласия продавца — партнера платформы — не допускается в одностороннем порядке менять цены. Но само локальное равновесие интересов, обеспечение справедливости — это не цель закона. Это цель подзаконных актов.

Закон все-таки оставляет огромное пространство для свободного развития цифровых платформ. А это, наверное, одно из важнейших преимуществ России. Можем сравнить с Канадой, где взяли и объявили, что таксисты вроде нашего «Яндекса» — это люди, которые наняты платформами, со всеми вытекающими: трудовыми правами, рабочим днем. Или взять Европейский Союз, который занят ограничительной деятельностью. Честно говоря, он дорегулировался до того, что у него просто нет своей национальной платформы — они теперь Amazon ограничивают.

А если мы посмотрим на Россию, наряду с Южной Кореей это единственные страны, где есть реальная конкуренция цифровых платформ. Думаю, нам не надо друг другу доказывать, насколько важно, чтобы был не один игрок, а хотя бы два с половиной. У нас вот реально есть два с половиной на рынке маркетплейсов. У нас в сфере финансовых услуг есть несколько конкурирующих банков. У нас пять или шесть платформ, которые показывают всякие развлечения.

Это огромное благо, потому что как только дело доходит до единственного игрока на рынке, это сразу ликвидирует добрую половину преимуществ цифровой платформы для граждан.

— Гибкая занятость и отсутствие трудовых отношений — это преимущество или все-таки недостаток? С одной стороны, это дает человеку свободу, но с другой, он становится уязвим: нет понятного дохода, есть риск оказаться без работы, и в целом все довольно зыбко…

— По существу, что такое трудовые отношения? Ты на восемь часов в день отдаешь свою волю другому человеку. Он тебе говорит, что делать, где находиться, как себя вести, иногда — как одеваться. У нас есть единственный кейс, где это работает на платформе. Это «Яндекс Такси». Но и там нет ключевого элемента трудовых отношений — рабочего дня. Там есть сервис, который предотвращает твой выход на линию, когда ты перерабатываешь. А вот когда именно ты выйдешь, неважно — как будет свободное время, тогда и выйдешь. Но там действительно есть жесткие регламенты, как ты должен себя вести в качестве таксиста.

Вот это такая переходная форма. Все остальное, что я наблюдаю, — это, конечно, никакие не трудовые отношения. Если на «Авито» ты мастер, который штукатурит стены, ты самостоятельный участник рынка. Если ты на «Яндекс Маркете» продаешь телевизор, ты сам устанавливаешь его цену. «Яндекс» тебя не регулирует. Если он начинает регулировать, давайте разбираться, согласны мы с этим или нет, о чем мы уже говорили.

Нам надо все-таки рассматривать платформу, если это не онлайн-магазин, не как предприятие, а как аналог биржи. Это институт организации рынка. Тут действует тот же механизм, что и на товарной или фондовой бирже. Она предоставляет участникам сервиса информирование, их коннекты и гарантирование сделок. Но она не нанимает их непосредственно. Как только платформа начинает кого-то нанимать, возникают трудовые отношения двух родов: основная или дополнительная занятость.

Если это основная занятость, если ты секретарь в офисе «Яндекса», ты должен быть защищен, у тебя должен быть профсоюз и так далее. Ты ходишь на работу, получаешь больничный лист и тому подобное.

А если ты подрабатываешь, если ты сознательно выбрал частичную занятость, — это твое решение. Мы как общество должны следить только за социальными платежами, чтобы за твое лечение, пенсию и обучение твоих детей не были вынуждены платить другие.

— А как быть с социальными платежами? Сейчас для занятых на платформах они необязательны. Соответственно, эти люди не получают больничные, декретные, не формируют свою будущую пенсию. При этом в России уже больше 14 млн самозанятых — что будет с их пенсиями? И не создает ли это рисков для всей системы соцобеспечения страны?

— Честно говоря, во всех странах есть угрозы системе соцобеспечения. Хоть в России, хоть в Уганде людям свойственно недооценивать риски собственного будущего. Они предпочитают получить здесь и сейчас. А что я буду делать в 70 лет, это меня слабо волнует, потому что мне сейчас 30. С этим ничего нельзя поделать.

Здесь нужно принудительные вещи иметь. Надо исходить из того, что каждый гражданин, который у нас работает как самозанятый — через платформу или без нее, неважно, — он получает от государства пакет социальных благ. И он за него должен платить.

Надо, чтобы платформа была агентом социальных фондов. Точно так же, как она может быть налоговым агентом. Это вполне естественно: у этих площадок нет никаких особенностей, тот же акт купли-продажи, просто он оформляется через цифру.

Я не сомневаюсь, что по мере развития платформенной экономики, которая у нас еще будет расти, мы это сделаем. Здесь нет покушения ни на чьи права. Ты как свободно заключал сделку, так и заключаешь, а надбавка к цене не носит запретительного характера ни в случае с налогами, ни в случае соцотчислений.

— Ранее Минпромторг предлагал приравнять маркетплейсы к торговым сетям и запретить им привлекать к работе самозанятых. Как вы относитесь к идее ввести для платформенной занятости обязательные трудовые отношения? Тогда и проблема социальных взносов была бы решена.

— Мы очень любим защищать права людей, которые сами не хотят, чтобы их защищали. И в конечном счете такая защита против самих этих людей и оборачивается.

Если речь идет о таких трудовых правах, как гарантии контракта, защита рабочего места, возможность формирования профсоюза, честно говоря, это все признаки очень зрелых отношений на предприятии. Платформа дает другие преимущества. На ней ты можешь прийти и работать три часа по пятницам, когда тебе удобно.

Водораздел здесь, мне кажется, очень простой. Если это основная занятость, человек должен думать сам о себе, вообще-то. И нам надо думать о том, чтобы пристегивать к цене продажи отчисления в социальные фонды.

Но если это дополнительная занятость, лучше оставить ее вообще без регулирования и без навешивания социальных платежей. Иначе тебя просто не смогут нанять на эти три часа в день, и в результате ты вообще ничего не заработаешь.

Есть ведь абсолютно разные люди. Есть те, кто предпочтут стабильный, пусть и низкий доход. Есть люди, которые сегодняшнему доходу предпочтут завтрашний. А есть те, кто выбирают карьеру. Есть люди, предпочитающие социальную оценку своей деятельности, и это для них важнее дохода. Людей много, они разные. И экономика должна предоставлять каждому возможность найти себя.